– Какое условие третьего тура? – спросила она ведущего.
– Предсказание, – выпалил тот. – Вы должны получить предсказание на будущую игру. У… упыря, – робко закончил он.
– У кого предсказание? – охнула Ирка, роняя на пол последнюю снятую с себя вещичку.
– Упыря, – виновато повторил ведущий. – Только я не могу сказать, где его искать, – добавил он. – Заклятье Бабы-яги не дает.
– Что ты там бормочешь, ведьма? – вскинулся ксендз, все это время ошеломленно изучавший снятые с Ирки драные бежевые колготки. – Если надеешься на чары, так должна уже убедиться, что твое колдовство не действует! – самодовольно закончил он.
– Убедилась! – сквозь зубы процедила Ирка. Она напряглась, покосилась на свои пальцы. Вот зараза, хоть бы один коготь высунулся. Или зарычать как следует… Не получается! Она с тоской поглядела на отобранные у нее флаконы и банки. Ей бы сейчас хоть какое зелье или порошок – она бы справилась. Но стража не даст ей добраться до стола, на котором пузатый ксендз с истинно научным любопытством растягивал во все стороны Иркины колготки.
– Не знаете ли вы, достопочтенный отец Герман, для какого вида преступного околдования применяют ведьмы одежду из паутины? – наконец, не выдержав, спросил ксендз, подсовывая колготки отцу Герману прямо под закрывающий лицо капюшон.
Тот слегка отпрянул, потом отрицательно покачал головой.
– Для меня сие тоже загадка. Думаю, коллега, мы столкнулись с новым явлением в мировой демонологии, – оценивающе пощупав колготки, сообщил он.
– Тем лучше! – с энтузиазмом подхватил ксендз. – Нас смело можно считать первооткрывателями. Еще солнце не сядет, как мы будем все-е знать, – многообещающе поглядев на Ирку, а потом переведя взгляд на многочисленные пыточные приспособления, процедил он.
– Солнце еще не село? – чувствуя, как ее охватывает судорожная дрожь, пробормотала Ирка.
– До заката остался один час семь минут и секунд двадцать, – любезно ответил ей отец Герман.
Первые сутки квеста, считай, уже миновали. И кажется, для Ирки они станут последними.
– Вы что, корабельный хронометр, отец мой? – хрипло хмыкнул ставший очень молчаливым хорунжий. – Да и тот никаких таких секунд не знает…
– Я всегда очень точно чувствую закат, – тихо выдохнул отец Герман из-под капюшона. – У нас еще есть время…
– Взяться за ведьму! – восторженно подхватил ксендз.
– А может, почтенные панове все-таки начнут с козы? – выглядывая из-за дыбы, куда его зашвырнули стражники, неожиданно влез дедок. Ну да, он же и так долго молчал!
Привязанная у судейского стола коза, словно понимая его слова, моментально откликнулась негодующим ржанием.
– Ой, а вы помолчите, вас никто не спрашивает! Нет, я, конечно, понимаю, что панове судьи люди образованные и лучше знают, что им со всем этим делать… – старикан широким жестом обвел весь пыточный арсенал. – Но если бы кто спросил старого Хаима Янкеля… – он предупредительно поглядел на судий, явно давая им возможность спросить. Все трое каменно молчали, и старик вздохнул: – Ну так Хаим Янкель все равно скажет, он же не коза, чтобы ржать! По моему разумению, ежели коза все равно говорит не по-козьему, так, может, она и панам судьям чего-нибудь скажет – доступное их разумению? Что?.. Я что-то не то говорю?
– Стража, наведите порядок, – голос у отца Германа стал совершенно каменным.
Продолжая позевывать, инклюзник повернулся… и с ленивой небрежностью сунул старику кулаком в зубы. Дедка унесло к стене. Скарбник примерился утихомирить козу ударом кулака промеж рогов, но та развернулась к нему задом и в лучших традициях графского вороного Леонардо засадила копытами в живот. Скарбника согнуло пополам.
– Ежели чародеи имеют глупость творить свои колдовские дела купно, то есть группою, – переждав воцарившееся столпотворение, процедил отец Герман, – допрос с пристрастием, сиречь пытки, следует начинать со слабейшего, дабы потом его показания уличали сильнейшего. Ведьма упорна в своем преступлении и станет сопротивляться. – Взгляд из-под капюшона переполз на Богдана. – Мальчишка показал необоримую склонность ко лжи… – Его голос стал почти неслышным, когда он коротко обронил: – Начнем со старика.
Мгновение Ирка не чувствовала ничего, кроме ошеломляющего, лишающего сил облегчения. Ее не тронут сейчас! Ее не бросят на страшную скамью, не закрутят у нее на пальцах тиски… Ее не будут мучить! Ни ее, ни Богдана! Палачи взяли другого, а они получили отсрочку! От затопившей ее радости кружилась голова, она практически не слышала диких воплей невезучего деда…
– Пожалуйста! Не надо! Пощадите! – кричал старик.
А гнусавый голос ксендза монотонно спрашивал:
– Когда ты вступил в союз с дьяволом? Что обещала тебе ведьма за помощь в околдовании нашего короля? Использовал ли ты выкачанную из убиенной девы кровь для свершения гнусных обрядов?
– Я ни в чем не виноват! Я никого не убивал! Я дома был! Меня люди видели!
– Тем хуже для тебя, – обронил отец Герман. – Значит, твоя связь с дьяволом столь тесна, что нечистый принял твой облик, дабы ввести в заблуждение свидетелей и дать тебе возможность свершить свое мерзкое деяние безнаказанно! – И после долгой паузы равнодушно распорядился: – Садите жида на «стилець».
У Ирки потемнело в глазах, а потом, словно в выставленном на паузу «дивиди», перед ней возникла картинка. Настолько невозможная, что Ирка чуть не решила, будто чудом вернулась домой и сдуру решила поглядеть фильм ужасов.
Скарбник и инклюзник развернули деда к стулу, грубо сколоченному из досок, в принципе, довольно обычному, если не считать десятка длинных заточенных гвоздей, торчащих в самом центре.
– Насаживай точно посередке, – поучительно сказал стражник-скарбник инклюзнику и прицельно прищурился, глядя то на старика, то на острия. – Чтоб не ерзал шибко на гвоздиках, ровненько чтоб торчал, как свечечка!
Старик слабо, безнадежно рванулся…
И тут Ирка поняла, что все взаправду. Что эти два заигравшихся беспамятных дебила и впрямь собираются посадить деда… на этот «жидивський стилець»! Гвозди действительно, на самом деле вонзятся в него, проткнут насквозь, долго и мучительно убивая старика. И такое уже происходило раньше – все, написанное в учебнике истории, люди делали с людьми на самом деле! И они снова собираются сделать это, на глазах у нее, Ирки Хортицы, наднепрянской ведьмы! Свет померк – красное марево залило взгляд, она видела только очертания жуткого стула.
То странное, непонятное, что сдерживало Ирку, вдруг словно попятилось – будто насмерть испугавшись.
Неконтролируемый поток чистой силы хлынул в Ирку: через глаза, ноздри, каждую пору, клетку ее тела.
Стул разлетелся вдребезги, щепки, как стрелы, брызнули во все стороны. Гвозди шрапнелью разлетелись по камере, заставив стражников бросить старика и метнуться за дыбу. Троица судей дружно залегла под столом. Пыточный балахон пылающими крыльями развевался вокруг темного силуэта ведьмы. Тьма рвалась наружу и выливалась в окружающий мир нестерпимо ярким слепящим светом. На мгновение Ирке показалось, что ее саму разорвет на атомы, но когда боль стала невыносимой, достигла той точки, где все кончается или, может, только начинается, она внезапно прекратилась.
Гвозди протарабанили в стену и осыпались на пол.
Задыхающаяся Ирка тяжело привалилась к каменной стене. Тело ломило от внезапно накатившей слабости. В горле и груди, казалось, тлеют угли, будто при пневмонии. Веющий от стен камеры промозглый холод казался даже приятным.
Ксендз и хорунжий приподнялись над столешницей и обвели камеру ошалелыми глазами.
– Ведьма сломала орудие пытки, – дрожащими губами прошептал ксендз. – Но как же… Она не может колдовать!
Отец Герман медленно и зловеще воздвигся над столом. Мрачный взгляд из-под капюшона впился в
