Эта область отличается от коры головного мозга, в которой постоянно возникают новые способы адаптации к внешнему миру. Вместо этого здесь, как и в спинном мозге, находятся более простые механизмы, отвечающие за упорядоченные движения, и стимуляция этой области вызывает фиксированные и однообразные рефлекторные ответы [56].
Кора головного мозга не может ни вызвать, ни предотвратить эти бурные процессы таламуса, которые обусловливают изменения, характерные для сильного возбуждения.
Эти процессы, проходящие в глубине древней части мозга, могут серьезно влиять на тело, вызывая патологические нарушения. Внутренние органы невозможно сознательно контролировать; более того, на них влияют процессы, связанные с чувствами и эмоциями. Эмоциональная реакция обладает многими характеристиками рефлекторного ответа; если стимул игнорируется, она может продолжаться неосознанно, пока не приведет к патологическому состоянию, или может совсем перестать появляться. В связи с тем что память сохраняется в теле, даже ассоциации могут возобновить исходное воздействие, которое, хотя и менее сильное, все же оказывает влияние на сенсибилизированную группу соответствующих нейронов. Более того, как доказал Павлов, взаимодействующие стимулы могут начать формирование рефлекторного действия в коре головного мозга так, что за счет расширенных связей эмоциональные реакции начинают подчиняться все возрастающему количеству условных стимулов, пока не возникнет очень сложное аффективное поведение.
Если телесные функции постоянно выводятся из равновесия сильными эмоциональными реакциями, то изначальные стимулы, запускающие эти реакции, все-таки продолжают существовать, осознаваемо или неосознаваемо. Это происходит или потому, что они не исчезают естественным образом при завершении эмоционального импульса, или потому, что повторно возникают тогда, когда завершение импульса становится невозможным из-за воспоминаний, ужаса или раскаяния, угрызений совести, поддерживающих эту реакцию.
Повторяющиеся эмоции, запускающие нервные импульсы, могут приводить к катастрофическим последствиям в организме. В связи с тем что кора головного мозга не контролирует функции внутренних органов, разум не может приостановить учащенный пульс, заставить его биться по-другому. И точно так же разум не способен заполнить душевную пустоту.
В чем состоит значимость работы Кэннона для нашего понимания ожирения? Неоднократно при выполнении Ассоциативного теста женщины, страдающие ожирением, особенно первичным, выражали всеохватывающее чувство поражения — чувство, что они находятся во власти некоей таинственной демонической силы, которой они совершенно не могут управлять. Судьба против них, и лучшее, что они могут сделать, — принять свое поражение и стараться прожить жизнь, насколько возможно, полно, несмотря на тьму, угрожающую поглотить их.
Кэннон в своих выводах предлагает физиологическое объяснение этого демона. Эта демоническая сила проявляется в снах таких женщин — в виде змей или доисторических животных, превратившихся в демонов но причине сильнейшей ярости из-за вопиющей нечувствительности к их потребностям. Змея, дух в теле, жестоко реагирует на стресс современной запрограммированной жизни. Ее ритм — не бесконечное тиканье, тиканье, тиканье часов, не беспрерывная работа, работа, работа машины, не слепой успех, успех, успех общества. Она не желает принимать ригидное коллективное сознание, и рано или поздно она вынудит Эго признать ее гнев против насильственной рациональной дисциплины. Она преодолеет ограничения времени, даже если это потребует смерти.
Патологические эффекты страха и ярости
Хелен (51 год, 5,5 футов, вес 180 фунтов [57]) — одна из участниц нашего исследования, страдавшая первичным ожирением. Она была «красивым» 10-фунтовым [58] младенцем, старшим ребенком хорошо образованных родителей из среднего класса. Она всегда подозревала, что они бы предпочли сына, но она не была явно нежеланной. Ее отец, мягкий, душевный, идеалистичный архитектор, нашел в своей растущей дочери понимание и преданность, которых не могла ему дать его энергичная, доминирующая жена. С самого начала Хелен прилагала усилия, чтобы быть достойной его любви; она была его идеальным компаньоном, идеальной ученицей, его идеальной маленькой женщиной. Хотя она боялась своей матери, она вспоминала детские годы как рай.
В школе начались неприятности. Хелен училась гораздо лучше своих сверстников, но эмоционально не могла переносить суматошный, беспорядочный мир детей. Испуганная и одинокая, она впервые услышала насмешливые выкрики: «Толстая, толстая, два на четыре / Не может пройти сквозь дверь в квартире». Она впервые поняла, что является «социально безобразной». Ее гиперсензитивностъ приводила к тому, что она, не в силах сдержаться, начинала плакать от отчаяния на школьном дворе, когда в очередной раз ее не принимали в игру. Она чувствовала стыд своей матери, когда они ходили покупать одежду, и слышала ее печальные оправдания: «Я не понимаю, в чем дело. Она ест не так уж много».
«Я никогда не знала, откуда последует удар», — говорила Хелен.
Я просто старалась быть как можно более тихой и прилежной, чтобы не привлекать к себе внимания. Я жила в своем собственном мире фантазий. Однажды я ударила девочку за то, что она дразнила меня, и затем я так сильно разозлилась, что, не помня себя, стукнула ее об забор. Это напугало меня.
Когда ей было двенадцать, отец не смог больше терпеть доминирование матери и оставил семью, а Хелен пришлось заботиться о двух своих младших сестренках, пока мать была на работе.
Я выполняла приказы матери. Я холила по магазинам. Я готовила. Я чувствовала себя значимой. Я была нужна. Мне до сих пор важно быть нужной. Я изучала кулинарные книги, чтобы стать великолепной кухаркой. Меня хвалили. Мне до сих пор нужна похвала.
Модели страха и ярости глубоко укоренились у Хелен к возрасту семи лет. Ее сверхчувствительная натура реагировала полнейшим ужасом на внешний мир, подвергавший ее нападкам из-за ее телосложения; ее страх быть отвергнутой компенсировался за счет жажды власти. К возрасту четырнадцати лет ее метаболизм был уже настолько нарушен, что ей выписали лекарства для щитовидной железы, от которых она до сих пор зависит, и, несмотря на это, ей всегда холодно, и она постоянно чувствует усталость.
Пубертатный период и подростковый возраст были для нее адом. Начало менструаций стало для нее шоком, а отношение матери лишь усилило ее чувства ужаса и вины. Она прекрасно училась в школе, но с мальчиками у нее не было никаких отношений. Она идеализировала на расстоянии директора школы и тайно грезила о нем. «Если бы я не была толстой, Грэм полюбил бы меня». Ее полнота мешало ей получать какую бы то ни было радость от жизни, при этом она не понимала, что за этим кроются и более глубокие проблемы. Одним из ее увлечений стали танцы, но после нескольких занятий у стойки она переключилась на написание любовной лирики, а также стала печь пироги для танцевальных вечеров. Иногда ребята по дороге домой заходили к ней попробовать ее пироги. «Я была тряпкой для вытирания ног, — рассказывала она. — Я бы сделала все, чтобы завоевать их любовь». В университете она пыталась сидеть на диете, жила на протеине, но оставалась толстой и в итоге оставила попытки стать красивой.
Со временем я просто не могла это больше выносить. Я научилась откалывать шуточки на свой счет до того, как кто-нибудь другой успевал это сделать. Я научилась смеяться над собой, но это не спасало от депрессии. Я была аутсайдером. Я стала замкнутой, немногословной, упрямой мятежницей, бунтаркой. Я имела свою собственную точку зрения и знала, что буду ее отстаивать, а весь остальной мир может провалиться.
Сознательная установка Хелен на силу и превосходство никогда не достигала той части ее мозга,
