Так было до сегодняшней ночи.
Вот, значит, как оно бывает – на этой Земле! Его, преступника, просто смешивают с местной человеческой грязью, не особо заботясь о его дальнейшей судьбе…
Но ведь был еще этот «кто-то»… Надо полагать, тот, кто контролирует исполнение наказания…
Гор напряг память, пытаясь вспомнить лицо своего «протеже». Не смог.
…Рассвет наступал со стороны перевала, и, словно приветствуя появление светила, со стороны таящей туманной завесы послышались одиночные выстрелы.
– Ну, вот, началось в колхозе утро… – задумчиво сказал Гор и сам себе удивился: подавленность, принесенная внезапным возвращением памяти, ушла вместе с ночной темнотой.
Он поднялся и направился к палатке, чтобы не прозевать утреннюю поверку – мероприятие в полевых условиях не столько формальное, сколько статистическое: командирам небезынтересно знать число оставшихся к утру бойцов. Ведь в этой местности из всех математических знаков основным является «минус», а главные числа в отчетах – количество потерь за истекший период времени.
«Странно, – думал Гор, уже лежа на койке, разглядывая рваную дырку от шальной пули в грязном брезенте. – Я спокойно рассуждаю об убийствах, словно для меня это действительно стало обыкновенной статистикой. Или, действительно, стало?»
Между тем, место отвращения и страха в душе заняло недоумение.
Да, он на Земле, планете-преисподней, в месте, из которого нет выхода.
Да, он уже подвергнулся губительному воздействию атмосферы этой планеты.
Но почему же тогда он больше не ощущает того ужаса, который, по заверениям всех, с кем он когда- либо говорил об этом, должен сопровождать здесь повсюду? Почему окружающая природа кажется вполне сносной, а люди – хоть и далекими от идеала, но, все же, отнюдь не мучениками адского пекла?
…Поразмышлять над этими глобальными вопросами не дали. В палатку тяжелым шагом вошел лейтенант. Был он крепок, коренаст, а загорелое, бритое лицо с крупными, но мягкими чертами внушало уважение и доверие.
– А ну, хлопцы, подъем! – негромко, совершенно не приказным тоном сказал он. – И побыстрее давайте: поступил новый приказ, пора приступать к исполнению.
Здесь не принято восклицать командным голосом, словно на плацу. Здесь просто работали и ценили подчиненных, каждый из которых в любую минуту мог уберечь тебя от смерти. Конечно, если ты стоящий человек, а не трусливый мясник…
Не открывая глаз, словно повинуясь программе, бойцы полезли с коек прямо в многослойный камуфляж и тяжелые ботинки.
«Как змеи, которые сбрасывают шкуру. Только эти наоборот – натягивают ее» – подумал Гор. Хмыкнул. Настроение снова вернулось к нему.
– Чему радуешься, Балагур? – хмуро поинтересовался лейтенант. – Сейчас проверим снаряжение – и снова полезем к черту в задницу. Там ты у нас побалагуришь…
Балагуром Гора прозвали еще в учебке. Видимо, за постоянную, неистребимую склонность к ерничеству, которая лезла из него даже в самые неподходящие моменты. Надо полагать, наследственность настоящего Мима не убить никакой амнезией.
Впрочем, последние несколько часов природное остроумие давало ощутимый сбой.
– Да я не радуюсь, лейтенант, – не переставая улыбаться, ответил Гор. – Просто погода хорошая. Жаль, что там, у черта в этой самой, полно тумана. И самое обидное: туман-то скоро выветрится, но «зеленка» останется…
– Заладил… – усмехнулся лейтенант. – Все, кончаем разговоры! Выходи строиться…
Гор все еще улыбался, но где-то внутри уже включилась программа отторжения всего окружающего. Гор привычно взял в руки автомат, но глаза его, глядящие на оружие, теперь отражали брезгливость и страх – словно было это не холодное равнодушное железо, а зловонная тварь, питающаяся падалью.
С того момента, как к Гору вернулось подлинное «Я», он не мог больше оставаться рядом с людьми, которые считали убийство рутинной, но вполне приемлемой работой.
Нет, он не считал тех же Михея или Митю грязными тварями, убийцами, которым, действительно, место лишь на проклятой древними планете. Он смутно чувствовал, что рожденное краткоживущим, не имеющим надежды на здоровую и полноценную жизнь, существо должно ощущать жизнь совсем не так, как он, наивно полагавший что у него впереди, по крайней мере, восемьсот этих местных, земных лет, лет, наполненных событиями, смыслом, целями и желаниями…
Гор судорожно сглотнул: снова подумалось – как стремительно вытекают из него жизненные силы, высасываемые ядовитой атмосферой, пожираемые микроскопическими паразитами, пропитывающими здесь все – и землю, и воду, и еду, и воздух… Сделал над собой усилие… и тихо рассмеялся.
Миму не подобает унывать. Даже идя на смерть. Ведь он – истинный Мим. Он должен играть до конца. Правда, он не придумал еще себе ту новую роль, которую придется играть здесь, на планете, которой отведена роль могилы для погребенных заживо.
Гор играл в своей жизни самые разные роли. Конечно, он слишком молод – ему далеко еще до мастерства опытных и действительно талантливых Мимов. На то, чтобы овладеть всеми секретами, ушло бы время, за которое на Земле сменится не одно поколение. И теперь у него этого времени нет. Так что придется быть самим собой: одаренным, но довольно поверхностным Мимом…
Шли по лесу плотной группой, след в след, настороженно вслушиваясь в обманчивую тишину вцепившегося в склон леса. Задание стандартное: найти и уничтожить. Либо навести на цель авиацию. То самое, против чего выступало все существо Гора. Он не мог, не хотел делать всего этого.
И, следовательно – делать не будет.
Вот здесь, за ложбинкой, рядом с густым кустарником, он сыграет свою первую на этой планете роль. Роль незначительную, эпизодическую, но от того не менее значимую. Конечно, и это не просто – ведь он движется в середине цепочки внимательных, обвешанных оружием людей…
– О… Черт… Эй, Балагур, ты чего? Эй, ты где?
Митя недоуменно моргал большими светлыми глазами. Он поудобнее перехватил пулемет и перешел на бег, догнав идущего впереди бойца. Похлопал того по плечу, обеспокоено пробормотал:
– Гордей куда-то пропал… Не пойму, Михей, он ведь прямо за тобой шел…
– Ну, глаз на спине у меня нет, – недовольно отозвался Михей и вдруг напрягся. – Погоди… Как это – пропал?!
– Стой! – негромко приказал быстро подошедший лейтенант. Взвод послушно замер. – Что за разговоры? Был приказ – двигаться тихо!..
– Гордей куда-то делся, – озабоченно сказал Михей. Передернул затвор автомата, и принялся всматриваться в глубину леса.
– Что значит – куда-то делся? – нахмурился лейтенант. – А ну, вы, двое – давайте, пошарьте вокруг по- быстрому. Только внимательнее! Остальным – занять оборону!
– Думаете – «духи»? – спросил кто-то.
– Все может быть, – мрачно отозвался лейтенант.
– Вот его автомат! – сделав пару шагов в сторону, сдавленно выдохнул Михей. – И рюкзак. А его самого нет…
…А Гор стоял неподвижно, в совершенно нечеловеческой позе, и внутренне хохотал от счастья.
Ведь он снова свободен! Он снова стал самим собой! И эта маленькая роль – первая роль в его новой жизни – сыграна блестяще…
…А недоумевающие и напряженные бойцы с тревогой ходили кругами, совершенно не замечая странное корявое дерево с человеческой улыбкой…
Его сбросили на город с неба.
Как бомбу.
Сменив курс, бомбардировщик врубил форсаж и растворился в небе.
Город не заметил бомбардировки. Так часто бывает, что больной не замечает подкравшейся тайком болезни. Он еще доволен жизнью, у него прекрасный сон и аппетит. Но болезнь уже внутри, и беспечный иммунитет постыдно прошляпил опасность.
…Он любил такие задания – те, в которых результат зависел только от него одного. Ведь это так сладко
