придут, будут штурмовать ежевичный плетень. За ним-то Розмич и присматривал. Сперва ходил, после присел у самой ограды.
Немного погодя Розмич начал молчаливо костерить волхва, – видимо, старик и впрямь умом тронулся! Весь к нему, видите ли, идёт! Да на кой этой веси словенское святилище? Своих капищ мало?
Он уже подумывал снять личину и отправиться досыпать, как за изгородью послышалось бряцанье.
Воин, как мог тихо, отстранился. По-звериному припал к земле.
Короткий свист, и кусок ограды, кажется, шевельнулся. За свистом последовала приглушенная, неразборчивая брань. Надо думать, покусившийся на колючее растение не озаботился защитить руки и лицо.
Опять свист, уже отчётливей. Следом – треск веток и недовольное бурчание.
Розмич поймал себя на том, что наблюдает за нарушителями с огромным интересом. Так старый, умудрённый жизнью пёс глядит на крадущихся к курятнику воришек. Не посвящённым в охотницкие забавы кажется, будто страж ленив или глух, а тот всего лишь упрощает свою работу: пусть супостаты осмелеют, оставят осторожность и подойдут ближе… Разумнее совершить единственный прыжок, чем гоняться за ними по всему двору.
Он даже усмехнулся мысленно – вот что с людьми звериная личина делает! Особливо если волхвом дадена.
«Гости» проникали на капище по одному и, несмотря на царящую темень, видны были отчётливо. Розмич тут же обозвал пришельцев остолопами – иные не сообразят чёрной ночью в белоснежные рубахи вырядиться. Громко клацнул зубами, чтобы обозначить своё присутствие, но враги не обратили внимания на посторонний звук.
«Тем лучше, – заключил дружинник. – Дураков бить не жалко. Их в последние лета слишком много расплодилось».
Только веселье кончилось быстро – отряд чужаков разделился. Двое остались сторожить вырубленный в изгороди проход, а четверо воровато двинулись к идолу. В том, что Ловчан четверых сразу не остановит, сомнений не было.
Поспешить на помощь Ловчану – «охранники» точно сбегут, заслышав схватку. Порезать их – тоже шум поднимется, и те, что пошли к сердцу капища, услышат, станут в разы опаснее. Тогда Ловчану точно не поздоровится.
Видать, правильно учил воевода: над глупостью врага можно смеяться только после того, как съешь его печень.
И всё-таки Розмич рискнул.
Он поднялся, на цыпочках обошел дозорных и, ухватив за волосы, хряпнул головами друг о друга – благо стояли рядом. Те даже вскрикнуть не успели.
«Тьфу ты! – выругался воин мысленно. – Пустые горшки и то звонче бьются!»
Придерживая за волосы, осторожно опустил сторожей на землю. Не задумываясь, прошёлся когтями по горлу первого, тут же отскочил – кровь из порванной вены стрелой ударила в воздух. Едва не намочила личину. Второму горло вскрыл аккуратней, так, чтоб кровь не била, а, как положено, булькала и уходила в землю.
Управился вовремя – в глубине капища раздался мощный рык.
Опознать в хищном кличе голос Ловчана было невозможно. На мгновенье Розмичу почудилось, будто в святилище действительно явились прислужники Велеса. Но осмыслить догадку не успел – ноги уже мчали туда, где намечалась новая схватка.
Он подлетел к идолу в тот миг, когда на землю валился первый. Белая рубаха чернела на глазах – Ловчан тоже не стал геройствовать, бил по горлу. Отточенные лезвия, кажется, для того и созданы, прорезают кожу, словно раскалённый нож масло.
Остальные заметались, пытаясь понять, откуда придёт опасность. Розмич не видел, нутром чуял – схватились за оружие.
Он ударил того, что суетился ближе остальных. Бил без затей – кулаком в морду. Враг взревел не хуже кабана, поймавшего стрелу мошонкой, но, в отличие от вепря, на обидчика не ринулся. Упал и больше не поднялся.
Да его предсмертный хрип привлёк ещё одного. Тут Розмичу пришлось попотеть: человек крутил-вертел топором, аки мельница, только взад-вперёд, словно ветер с нею забавлялся. Глупо так размахивал. Зато лихо. Именно в этом опасность – одно дело обойти продуманный, наработанный удар или выпад, и совсем другое – не попасть под случайный. Ещё и небо, как назло, светлеть начало. Будто рассвет не мог хоть чуть-чуть обождать!
Розмич сделал шаг вперёд – враг заметил движение, отмахнулся. Не попал. В ответ услышал, зарычал. Взвизгнул, отступил, но продолжал махать железкой.
Повинуясь внутреннему чутью, Розмич припал к земле, зарычал громче, яростней. Лицо противника стало белей рубахи, но рука по-прежнему рубила воздух.
Короткий прыжок вперёд, вепс отпрянул в ужасе, оступился, рухнул, припечатавшись задом о жертвенный камень. Закричать от боли не успел – железные когти вонзились в горло, выдрали в одно движение кадык.
Второй «лапой» Розмич провёл по лицу, сдирая с противника кожу, отбросил тело, развернулся – как там напарник. Тот откровенно забавлялся с последним из оставшихся. Вкруг мужика носился, словно ужаленный под хвост щенок. Взвизгивал, припадал к земле, мчался наперерез, когда бедолага пытался вырваться из невидимого круга.
Глядя на Ловчана, Розмич невольно рассмеялся. Неспроста он и прозвание такое получил.
Только смех получился необычным: тот же рык, только с клёкотом. Неужели настолько сроднился со шкурой, что даже веселиться на зверином языке начал?
Зато вепсу было не до веселья. И очень скоро к разлитому в воздухе аромату железа добавился другой, менее приятный запашок.
«Что за люди? – усмехаясь, подумал Розмич. – Ни напасть толком не умеют, ни испугаться. Ну ладно обмочиться, но гадиться-то зачем? Чтобы зверь жрать побрезговал?»
Наконец Ловчану надоело валять дурака. Или просто обиделся, что жертва такое неуважение выказала? Ряженый дружинник бросился вперёд, толкнул кулаками в грудь, завалив человека. Розмич испугался, что друг забудется окончательно, попытается перегрызть горло и тем самым даст возможность вонзить нож в спину.
Ловчан оказался умней – применил всё те же когти.
Противник вскрикнул, выгнулся дугой, замолотил кулаками по земле. В наступившей серости рвущаяся из горла кровь казалась блёклой.
Розмич вдруг сообразил – оплошали! Хотел ударить себя по лбу, но вовремя вспомнил о смертоносных лезвиях.
– Что? – хмуро спросил Ловчан, поднимаясь с земли.
Выглядел он жутко: морда оскалена, «лапы» в крови, мех на шкуре топорщится в разные стороны, на плече пары клочков не хватает – кто-то из нападавших обрил.
– Старик просил одного в живых оставить!
– Тьфу ты! Чего раньше не напомнил?
Словене смущённо развели руками:
– Да и сами забыли.
Ловчан неожиданно согнулся пополам и заржал.
– Эй, ты чего? – опешил Розмич.
– А ничё! – выдавил Ловчан сквозь смех. – Ты бы себя видел! Ой, не могу! Ой, умора! Клыки – во! Когти – во!
– Ага! А сам, думаешь, красивше? Вон как человека перепугал, – собеседник ткнул «лапой» в распластанное смердящее тело. И замер.
Теперь, когда предрассветная тьма отступила, он отчётливо видел лицо. Слишком юное, почти детское.
