– Папка, – Юля подошла к Чижу и запустила пальцы в его хоть и поседевшие, но еще довольно густые волосы, – ты меня любишь?
– Что ты еще задумала?
– Папка, я буду в институте, меня спросят: когда твой отец выступит у нас? Я должна им что-то ответить или нет?
– О чем выступать? – сердился Чиж.
– Об авиации, естественно.
– Можешь сама выступить.
– Сама… Что я им скажу? Они хотят о романтике, о подвигах…
– О романтике, о подвигах… Видела, какие они выжатые прилетают. Тот же Муравко… Расскажи! И не забудь: за один полет с максимальной нагрузкой летчик теряет в весе, у него меняется химический состав крови, а пульс увеличивается в два раза. Вот это и есть романтика…
Он помолчал, улыбнулся Юле.
– Возможности авиации растут, а человек, он что? Остается все тем же двуногим существом. Видела мужика на телеге? – Чиж встал, засунул ладони под резинку спортивных брюк. – Он все успевает: по сторонам поглазеть, закурить, подумать, за вожжи подергать. Потому что информации по ходу движения он получает мизер, а времени на ее осмысление и переработку у него больше чем достаточно. Водитель автомобиля уже глядит только вперед. Информации больше, времени на обработку меньше. Улавливаешь? А на современного летчика за одну минуту полета обрушивается такой поток информации – день нужен, чтобы осмыслить, а отпущены мгновения. А небо, сама знаешь, ничего не прощает… Так что за романтику надо платить. Впрочем, как и за все в жизни. Отсюда что ни полет – подвиг.
– Что же будет дальше, папка? – Чиж заинтриговал ее. – Самолеты будут усложняться, скорости расти, а человек, как ты говоришь, на пределе.
– Возможности человека, дочка, беспредельны. Они только скрыты.
Слушая отца, Юля не забывала выглядывать в окно, чтобы не зевнуть, когда явится Муравко.
– А как их открывать?
Чиж раскурил трубку.
– Закрывать мы научились отлично. А как открывать?..
– Понятно, папуля, – она снова выглянула в окно. – Будем считать, что вопрос о скрытых резервах остается открытым.
Отец не ответил на шутку, только резко затянулся, и складки на его щеках обозначились еще глубже. «Слишком щедро расходовал свои ресурсы, – вспомнила вдруг Юля слова Булатова, – подошел к критическому рубежу…» Но ведь должны у него быть еще и скрытые резервы. Должны! Их надо только открыть. Но как?
– Пап, – Юле показалось, что ее осенило, – а почему бы тебе не написать книгу? О пережитом, о твоих друзьях, о Филимоне Качеве, о самолетах. Ты умеешь интересно рассказывать, твою книгу будут расхватывать…
– Ну что ты несешь? Я летчик, а не писатель.
– Теперь все пишут, папка, кому не лень.
– Только дураки думают, что книгу написать может каждый. Писать, дочка, как и летать – надо долго учиться. А мне уже новое ремесло осваивать некогда. Стар.
– Чтоб написать книгу, талант нужен, а не ремесло. А ты у меня самый талантливый.
– Ну, если так, – Чиж развел руками, улыбнулся, – придется писать. Только куда мы с тобой гонорар будем девать? Две зарплаты израсходовать не можем.
– Израсходуем! Не волнуйся. Купим «Запорожец». Я получу права и буду тебя катать.
– А что? – Чижу такой тон разговора пришелся по вкусу. – «Запорожец» – тоже машина.
Юля изобразила себя за рулем.
– Подъезжаем к маминому институту, распахиваем дверцу: «Садитесь, Ольга Алексеевна!»
– В «Запорожец»? – изобразил Чиж на лице ужас. – По Ленинграду? «Уж пристраивайтесь за моей черной «Волгой», если поспеете». Вот такая перспектива у нас с тобой.
– Да, – вздохнула Юля и добавила как бы совсем невзначай: – Тогда уж лучше нам на Север.
Но отца ей врасплох застать не удалось. Видимо, он давно ждал этого разговора, потому что ответил сразу, вопросом на вопрос:
– Чего это мы там не видели?
– Полгода ночь, полгода день, – вывернулась Юля. – Разве не здорово?
Чиж выколотил трубку в пепельницу, отнес ее в кухню и уже оттуда спросил:
– А институт? Диплом?
– А что институт?
– Да и замуж пора, – рассердился Чиж.
Юля весело засмеялась:
