– Ты чего это, папа?
– А что, не прав, что ли? – Чиж продолжал говорить, не высовываясь из кухни, как пулеметчик из укрытия. – Состарился, а дедом так и не стал. Нормально это?
Юля еще раз выглянула в окно и прошла на кухню. Ей показалось, что отец снова перешел на серьезный тон, а это ему было совсем ни к чему.
– Ну, ты даешь, папка… Чиж и самолеты – это я отлично представляю. А вот Чиж и внуки…
– Внуки, они и в Африке внуки… – Это уже была не просто присказка, Юля почувствовала – отец сказал нечто очень важное для них обоих.
И она за сегодняшний вечер во второй раз испытала ощущение вдруг найденного выхода. Действительно, Чижу нужны внуки. Или хотя бы один внук. Лучше внучка. Чиж не первый и не последний. Быть дедом – всеобъемлющая должность на земле. Сколько стариков возвращается к жизни благодаря этим маленьким тиранам!
В ее фантазии возникла картина: двое карапузов висят на руках Чижа, целуют его щеки, накалываются на усы, визжат, тащат на улицу, и Чиж деловито одевает их в одинаковые костюмчики, и все трое шумно скатываются с лестницы во двор. А Юля с мужем собираются в театр…
Тут картинка сломалась. За понятием «муж» расплывалось улыбчивое аморфное пятно, опереточный персонаж в черном фраке. Прямо какое-то наваждение! Ну, Ильяшенко Гена, ну, Юра Голубков, Булатов в конце концов! Но какого черта лезет это чучело гороховое во фраке?..
Бог свидетель, Юля искренне сопротивлялась, в мыслях даже не допуская на дистанцию узнаваемости того, кого больше всего желала видеть рядом с собой; подсознательное суеверие предостерегало: опасно верить преждевременно в то, без чего потом и жизнь покажется не в жизнь, и небо с овчинку. Уж если суждено – постучится. А нет, так к чему фантазировать?
А он все равно наплывал и наплывал со своим пронзительным чистым взглядом, улыбчивым носом, густой челкой и голосом, который она готова сколько угодно слушать даже сквозь густо насыщенный помехами эфир.
И она впервые отчетливо осознала: влюбилась… И тихо засмеялась своему открытию. А сердце сразу увеличилось, заполнило всю грудь, стало трудно дышать. Влюбилась… Влюбилась… «И что-то открылось», – попыталась она подобрать рифму и опять засмеялась, догадавшись, почему так много написано стихов о любви. «Все потому, что она, как наводнение, – выливается через берега».
– Насмешил я тебя? – спросил Чиж. Он неслышно подошел к Юле и стал рядом у окна. Его большая ладонь невесомо коснулась ее головы.
– Я тебя очень люблю, папка, – Юля уткнулась лицом в плечо Чижа, – ты у меня самый великий отец. И мы поступим так, как ты скажешь. Мне с тобой везде хорошо.
– Ну-ну, – удовлетворенно буркнул Чиж.
– Только вот с внуками ничего конкретно обещать не могу, – Юля развела руками, выпятила губу. – Сие не только от меня зависит.
Чиж посмотрел на нее и улыбнулся одними глазами – хитро и понимающе.
– А вон и Коля твой, – сказал он подчеркнуто буднично. Но в слово «твой» был вложен совсем не будничный смысл. И Юля поняла, что отца ей не провести. Слишком большую и сложную жизнь прожил этот человек, чтобы не заметить, что происходит в душе у дочери.
Юля вдруг совсем некстати вспомнила слова Булатова – «слишком щедро расходовал свои ресурсы», – и, понимая их правоту, испугалась уже за себя: как же она останется здесь, если Муравко улетит на Север?
В ее жизнь, отмеченную доселе гармонией и внутренним согласием, впервые вторгалась несправедливость. Вторгалась как объективная реальность. И на душе у Юли стало неуютно и тревожно.
10
Волков встретил Муравко непривычно тягучим взглядом. Не выслушав доклада, показал рукой на стул у приставного столика, сам сел у стены там, где обычно во время совещаний садятся его подчиненные. Сел расслабленно, закинув ногу на ногу и положив руки на спинки соседних стульев.
– Расскажи, о чем думал, когда шел на посадку, – попросил он.
Зазуммерил телефонный комбайн, но Волков даже не посмотрел в ту сторону, словно этот сигнал его не касался.
Муравко пожал плечами.
– О разном. Боялся ошибиться в режиме. Скорость в этом молоке обманчива. А когда прожекторы врубили, стало веселей.
– А насчет катапультирования?
– Извините, товарищ командир, но я расценил эту команду как преждевременную.
– И правильно расценил, – сказал Волков, улыбнувшись. – В таких ситуациях лучше перестраховаться, чем недостраховаться. В случае реальной необходимости летчику катапультироваться легче, если у него есть приказ командира. Принять такое решение самому не просто. Иногда легче пойти на аварийную посадку, чем покинуть самолет…
В какое-то мгновение Муравко действительно об этом подумал. Схватиться за ручку катапульты проще простого. А потом доказывай, что ты не верблюд. Может, никто вслух и не усомнится в необходимости такого шага, но про себя кто-нибудь обязательно подумает: не поторопился ли Муравко? В кулуарных разговорах он еще ни разу не слышал, чтобы о летчике, покинувшем самолет, говорили с одобрением. Нет, не ругали, но и не хвалили. Дескать, хороший парень, но…
– А я испугался, – признался вдруг Волков. – Потерять в такой момент новый самолет, да вместе с летчиком, – кошмар! До сих пор тошно, как подумаю.
