другими. Уильям ушел в свою палатку. К ней. Он будет насиловать Амгам с беспристрастностью ученого, экспериментирующего с лабораторными крысами. В этом состоял парадокс личности Уильяма Кравера, который отличал его от других людей: возможно, ему хотелось узнать любовь, но никакой иной путь, кроме насилия, был ему неизвестен.
Через несколько минут Ричард подошел к Маркусу, который все еще сидел, прижавшись спиной к частоколу. Он был напуган больше всех. А возможно, остальные просто умели лучше прятать свой страх. Они закурили. Мысли Гарвея улетали к небесам, на которых таинственно блестели сотни звезд.
– Мне не нравится смотреть на небо, – проговорил Ричард. – Когда я гляжу вверх, мне кажется, что звезды ближе к дому, чем мы.
Маркус вздохнул. Его взгляд невольно устремился к палатке Уильяма. Что там происходило? Он не хотел этого знать, не хотел ненавидеть Уильяма больше, чем ненавидел до сих пор. И пока Гарвей рассматривал зеленый брезент, ему в голову пришла мысль о том, что никогда еще существо столь для него желанное не оказывалось вместе с другим, вызывавшим такую ненависть. Словно в одну и ту же колбу поместили абсолютное добро и абсолютное зло. Маркус закрыл глаза. Нет, ему не хотелось знать, что происходило там, внутри.
– Я расскажу тебе одну семейную историю, – услышал он голос Ричарда. – Давным-давно, когда я был маленьким, кто-то подарил нам котенка. В нем не было ничего необычного, кроме белого кончика хвоста. Уильям много играл с ним, и отец тоже. Меня это удивляло, потому что обычно герцог сохранял серьезность. Моя мать уже страдала от той болезни, которая позднее свела ее в могилу, но маленький зверек развеселил даже ее. Однажды его нашли в саду мертвым. Все вокруг было забрызгано кровью. Отец предположил, что его переехало колесо телеги. Однако, присмотревшись, заметил, что тело было разделено на две половины. Колесо не могло разрезать котенка, как нож гильотины. Его прикончили ударом топора. Если точнее, двумя ударами. И сделать это мог даже ребенок. – Он вздохнул. – Помню, как однажды, когда вся семья собралась за столом, Уильям рассказал нам о своем недавнем открытии. Он пришел к заключению, что чувства отличались от мнений: человек может изменить свое мнение, когда ему заблагорассудится, но, если чувство не желает посетить его, испытать какие-либо эмоции невозможно. Поздно вечером я услышал, как отец разговаривал с матерью о брате. Он говорил, что у этого ребенка большой талант. По его мнению, Уильям был подобен необычайной книге, но милосердный Господь позабыл расставить в этом великолепном томе точки, запятые и знаки ударения. Мать спросила: «Ты хочешь сказать, что его душа полна недобрых чувств?» Отец ответил: «Нет, дорогая, все гораздо хуже: я говорю, что в его душе нет никаких чувств».
Мы могли бы предположить, что желание Ричарда откровенничать говорило о слабости его духа, и Маркусу следовало бы воспользоваться случаем и попытаться воззвать к его разуму. Но нет. Маркус не убеждал братьев бежать с поляны по той простой причине, что ему такая возможность ни разу не представилась. Ричард слишком зависел от брата, чтобы восстать против него. В кризисных ситуациях Ричард переставал действовать как самостоятельная личность. А можно ли представить себе ситуацию более критическую?
На следующий день начался период, который следовало бы назвать последним этапом человеческой жизни на этой проклятой прогалине. Уильям не видел никакого противоречия между своими целями и новыми обстоятельствами. Как только они закончили строительство укреплений, для дальнейшей добычи золота, согласно его логике, не существовало никаких препятствий. Труд на шахте организовывался следующим образом: Маркус должен был копать землю в шахте и наполнять ею большую плетеную корзину. Уильям поднимал корзину наверх при помощи веревки, выходил через дверь в частоколе и направлялся к ванне, куда сбрасывал породу. Ричарду было поручено выбирать золотые крупинки из земли. Уильям снова возвращался к «муравейнику». К этому времени Маркус уже успевал наполнить следующую корзину. Уильям поднимал ее наверх и спускал вниз пустую.
Прииск превратился в подземный зал с огромным куполом. По крайней мере, для человека, который вынужден был оставаться там один. Керосиновые лампы, развешанные на десятках свай, поддерживавших потолок, едва могли осветить все это пространство. Полдень объявлял о своем наступлении колонной света, спускавшейся в шахту вертикально, подобно лучу театрального прожектора.
Раньше подземный прииск заполняла сотня черных тел. Сейчас зал опустел, и голос Маркуса эхом отдавался под куполом. В перерывах между наполнением корзин Гарвей прихлебывал виски из фляжки, и скрежет отвинчивающейся пробки возвращался к нему тысячекратно повторенным. Когда это случалось, он невольно начинал озираться по сторонам. Туннели в стенах казались ему телескопами из иного мира. И все они были направлены прямо на него.
Должен заметить, что, если отставить в сторону все моральные оценки, в рассказах об этом периоде меня больше всего поражала фигура Уильяма Кравера. Какая невероятная сила воли, способная противостоять всем законам этого мира и бороться с ними!
Почему он так поступал? Его охватила золотая лихорадка? Но у него не осталось даже рудокопов. Ричард мог быть лишь толстым мешком пороков, Уильям же отличался незаурядным умом. Почему тогда он остался там?
Мне кажется, им двигало затаенное желание – столь же сильное, сколь и скрытое. Думаю, что бесстрашие младшего Кравера объяснялось тем, что его привлекала пропасть. Он был матадором. А сейчас впервые в жизни оказывался в роли жертвы.
Есть такая сказка. Голодная змея подползает к птичке. Та видит, что враг приближается, но не улетает. Почему?
Потому что хочет узнать конец этой сказки.
14
Маркуса особенно угнетало то, что события последних дней отдаляли его от Амгам. Теперь он не мог затеряться в толпе негров или встретиться с ней украдкой в лесу, как раньше. Днем Гарвей работал в шахте, а ночью ее уводил в свою палатку Уильям. С тех пор как младший Кравер узнал о чувствах Маркуса, он постоянно следил за ним, и к его ненависти примешивалось недоверие. Но это определение, скорее всего, неточно: никто не мог знать, о чем думал Уильям.
По ночам надо было нести караул у «муравейника». Очередность отражала установившуюся иерархию. Уильям полностью освобождался от этой обязанности, Ричард дежурил треть ночных часов, а в обязанности Маркуса входило наблюдение на протяжении двух оставшихся третей. Чтобы возместить ему нехватку ночного сна, братья разрешали Гарвею немного поспать после обеда. Но этого было недостаточно, и с каждым днем усталость овладевала им все больше. Поэтому, если оценивать события с перспективы сегодняшнего дня, можно сказать, что все произошло по вине Уильяма. Его всегдашняя тактика состояла в следующем: сначала он создавал все необходимые условия для того, чтобы другой человек совершил ошибку, а потом наказывал нарушителя со всей строгостью.
Как-то ночью Уильям обнаружил, что Маркус задремал.
