другими улыбками, другим удивлением и другим страданием. Вся сцена будет идти под четкий аккомпанемент голоса Суфлера.
Премьер. «Добрый день, синьорина…»
Отец (не в силах сдержаться). Совсем не так!
Падчерица при виде выхода Премьера не может удержаться от смеха.
Директор (обозлившись). Да замолчите же наконец! Будет вам! Так мы никогда не сдвинемся с места!
Падчерица (уходя с просцениума). Простите, но я не могла сдержаться, господин директор! Синьорина (показывает на Премьершу) стоит молча, неподвижно, как ей полагается, но если бы я очутилась сейчас на ее месте, то, уверяю вас, услышав «добрый день, синьорина», сказанное с такой интонацией и с такими жестами, я бы лопнула от смеха!
Отец (вмешиваясь в разговор). Да, выражение лица и интонация…
Директор. Какого лица? Какой интонации? Отойдите в сторону и не мешайте репетировать!
Премьер (выходя вперед). Поскольку я должен играть старика, попавшего в дом сомнительной репутации…
Директор. Да не обращайте вы на них внимания! Давайте лучше повторим! Все было превосходно! (Ждет повторения.) Ну…
Премьер. «Добрый день, синьорина…»
Премьерша. «Здравствуйте…»
Премьер (копируя жест Отца, заглядывает под шляпку, но только выражая при этом, строго последовательно, сначала радостное предвкушение, потом боязнь возможной неудачи). «А что… скажите, вы здесь не в первый раз, наверно?…»
Отец (не в силах удержаться от поправки). Не «наверно», а «верно»!
Директор. «Верно» требует несколько иной интонации.
Премьер (показывая на суфлерскую будку). А мне послышалось «наверно»!
Директор. А, подумаешь, разница – «верно» или «наверно». Продолжайте! Только не надо так нажимать… Сейчас я сам покажу… (Поднимается на сцену и показывает «выход Отца».) «Добрый день, синьорина…»
Премьерша. «Здравствуйте».
Директор. «А… скажите…» (Поворачивается к Премьеру для того, чтобы пояснить ему, как он должен себя вести, заглядывая под шляпку Премьерши.) Вы должны выразить удивление… страх, радость… (Премьерше.) «Вы здесь не в первый раз? Верно?» (Делает Премьеру экспрессивный знак рукой.) Теперь понятно? (Премьерше.) Вы отвечаете: «Нет, сударь». (Снова Премьеру.). В общем, пластики больше, пластики! (Уходит с подмостков.)
Премьерша. «Нет, сударь…»
Премьер. «Вы уже бывали тут? И много раз?»
Директор. Да нет же! Дайте сначала ей (показывает на Премьершу) сделать утвердительный знак. «Вы уже бывали тут?»
Премьерша слегка приподнимает голову и, скорбно закатив глаза, по знаку Директора два раза как бы с отвращением кивает головой.
Падчерица (не в силах сдержаться, заливается смехом). Боже мой! (Поспешно прикрывает рот ладонью.)
Директор (быстро поворачивается к ней). Это еще что?
Падчерица (торопливо). Ничего, ничего!
Директор (Премьеру). Давайте дальше! Чего вы медлите?
Премьер. «И много раз? Так почему же?… Вы не должны быть так суровы… Разрешите снять шляпку?»
Премьер произносит эту последнюю реплику с такой интонацией и сопровождает ее таким жестом, что Падчерица, все еще прикрывавшая рот ладонью, при всем желании не выдерживает и начинает оглушительно смеяться.
Премьерша (возмущенная до глубины души, возвращается на свое место). Нет, я решительно не намерена служить посмешищем для этой девчонки!
Премьер. И я тоже! Довольно!
Директор (набрасываясь на Падчерицу). Долго это будет продолжаться?
Падчерица. Простите меня!.. Я больше…
Директор. Вы просто невоспитанная, самоуверенная девчонка!
Отец (пытаясь вмешаться). Правда, господин директор, сущая правда, но все- таки постарайтесь простить ее…
Директор (возвращаясь на сцену). Это здесь не поможет. Ведь это, наконец, просто неприлично!
Отец. Верно, господин директор, но согласитесь, что то странное впечатление, которое производит на нас…
Директор. Странное? Что же тут странного?
Отец. Конечно, господин директор, актеры ваши мне нравятся… Вот, например, хотя бы тот господин… (Показывает на Премьера.) Или эта госпожа… (Показывает на Премьершу.) Но сознайтесь: право же, это не мы…
Директор. Чудак! Зачем же им быть «вами», если они актеры?
Отец. Именно потому, что они актеры! И оба хорошо играют наши роли. Но нам-то кажется, что у них получается нечто совсем другое…
Директор. Так что же у них получается?
Отец. То, что… принадлежит лично им, а вовсе не нам.
Директор. Иначе невозможно! Я вам уже сказал!
Отец. Понимаю, понимаю…
Директор. Ну, значит, на этом мы и покончим! (Актерам.) Продолжим наши репетиции без них. Репетировать в присутствии автора – всегда такая мука! Всегда-то они недовольны! (Отцу и Падчерице.) А сейчас давайте продолжать с вами! Только на этот раз прошу без смешков.
Падчерица. О, мне совсем не до смеха! Настает самая сильная для меня сцена… Будьте спокойны!
Директор. Значит, после реплики: «Прошу, не обращайте на мои слова внимания… ведь я тоже!» (Отцу.) Вы поспешно говорите: «Понимаю, понимаю» – и тут же спрашиваете…
Падчерица (перебивая Директора). О чем он спрашивает?
Директор. О причине вашего траура!
Падчерица. Э, нет, господин директор! Вы знаете, что он ответил, когда я попросила не обращать внимания на мое траурное платье? Он ответил: «Чудесно! Ну так снимите его скорее!»
Директор, Потрясающе! Вы что, хотите, чтобы зрительный зал пришел в негодование?
Падчерица. Но ведь это правда!
Директор. Бросьте вы свою правду! Вы в театре! И правда здесь хороша только до известного предела!
Падчерица. А что вы предлагаете?
Директор. Увидите, увидите! Предоставьте это дело мне!
Падчерица. Нет, господин директор! Весь этот наворот грязных и постыдных фактов, сделавших меня «такой», какая я есть теперь, я не позволю заменить сентиментально-романтичной сценкой: он спрашивает о причине траура, а я, всхлипывая и утирая слезы, рассказываю ему о недавней кончине дорогого папочки! Нет, нет и нет! Нужно, чтобы он сказал все так, как было на самом деле: «Чудесно! Ну, так снимите его скорее!» А я с щемящей болью в сердце от недавно пережитой утраты пошла, видите, туда… за ширму, и вот этими самыми пальцами, которые и теперь еще дрожат от стыда и отвращения, расстегнула корсаж, юбку…
Директор (хватаясь за голову). Ради бога! Подумайте, что вы говорите?
