Феттера.
Я не знаю, почему отдал этот нелепый, безосновательный приказ. Я, так же как и все остальные, понятия не имею, как выглядит Феттер, но убеждаю их, что если они мужественно разбросают трупы в стороны, то я узнаю тело.
Мы работаем усердно и быстро, распутываем конечности, складываем мертвецов, как поленья. Никто не трогает драгоценности, они кажутся ненастоящими, неважными, хотя под ногами валяется достаточно богатств, чтобы обеспечить всю команду «Гордости» вместе с семьями до старческого маразма, и еще останется.
Мы двигаемся по кораблю. Повсюду кровь, золото брошено и позабыто.
В конце концов мистер Гринхальг принимается насвистывать веселую мелодию.
— Это сделал Феттер, — говорю я. — Все это сделал Феттер.
— Почему? — спрашивает Гринхальг, его едва заметная холодная улыбка намекает на то, что он знает ответ.
— Он боится. Он так долго смотрел назад, что заработал судорогу мышц в шее.
— Боится вас? — спрашивает матрос.
— Если мудр, то да.
— У нас почти не осталось времени, — замечает он и медленно моргает.
Время словно обледенело. Татуировка становится взглядом, становится татуировкой. Я уже не понимаю, где что. Может, у него есть глаза на затылке и он всегда следит за мной.
— Я отсылаю команду обратно на «Гордость».
— А вы?
— Мы, — поправляю я Гринхальга.
— Мы? Я не поспеваю за ходом вашей мысли.
— Все правильно, мистер Гринхальг. Это я буду поспевать за вами. Мы пойдем одни. Пока мистер Феттер не объявится.
Чувствую, как смотрят на нас остальные.
Несмотря на холод, дыхание нагревает воздух, температура в каюте кажется почти тропической.
— Сэр? — спрашивает мистер Дэндибербиджгоррокстэйлор. Я уже не знаю, кто конкретно. Да мне и не важно.
Есть только я и мистер Гринхальг. И его глаза.
— Возвращайтесь на корабль.
Может, померк свет. Может, остальные сгинули. Может, мы замерзли до смерти и теперь я смотрю на последнюю картину, которую увидели мои глаза. Но потом…
— После вас, капитан.
— Нет, мистер Гринхальг, я настаиваю, — машу в сторону двери саблей.
На льду он вдруг засомневался. Не смотрит на меня, только спрашивает:
— Я не знаю, куда идти, капитан. Не вижу следов, оставленных мистером Феттером.
Я смотрю на тень под ногами и толкаю его вперед:
— О, зато я знаю, мистер Гринхальг.
МАЙКЛ МУРКОК
Железнолицый
(Виньетка)
Тот, кто назвал эту планету Венецией, попал в самое яблочко. Золотую ее поверхность пересекали миллионы регулярно организованных каналов, так что из космоса она напоминала папскую тиару. Облака следовали каналам соответственно временам года и скорее подчеркивали, нежели затеняли эту геометрическую сетку. И разве не естественно было обнаружить на планете с таким именем изящные гондолы и величественные баржи, на которых обитатели Венеции вели и торговлю, и сражения? Венеция оказалась планетой богатой, живущей насыщенно и бурно. Она привлекала межгалактических путешественников куда больше, чем ее девять (или около того) соперниц, а ведь в их число входили и Ур- 17, и необычайной красоты Новый Титан, чьи поселенцы-колонисты подвергались страшным опасностям, лишь бы любоваться невыразимо прелестными пейзажами Титана.
Как и на все обитаемые планеты, на Венецию был закрыт вход большим ракетам IPS. Кроме того, торговые суда с Земли постоянно сталкивались с конкуренцией каперов — более маневренных и зачастую более проворных кораблей, использовавших в качестве топлива источник более капризный и непостоянный — солнечный ветер. Вторая межгалактическая война уничтожила целые солнечные системы, и с общего согласия решено было беречь планеты. Поэтому все конфликты на поверхности любой из них теперь ограничивались применением местного оружия, а на Венеции таковым считались неимоверных габаритов боевые баржи — громады, влекомые необъятными парусами, чьи размеры исчислялись скорее квадратными милями, чем метрами. Кроме того, венецианцы воевали на маневренных гондолах, легко ходивших как на веслах, так и под парусом. Эти суденышки юрко шныряли по многочисленным каналам, перебирая веслами, — точь-в-точь водомерки-многоножки. Из космоса они и казались живыми, разумными, преследующими какие-то собственные цели. Пират по прозвищу Железнолицый весьма успешно промышлял на этих самых гондолах, ловко маскируя свои суда, как ему было угодно, и так находчиво воспользовался неразберихой военного времени, что вскоре покорил всю планету. Однако последние полвека корсар уже почти не пользовался гондолами.
На Венеции шли новые сражения за территорию. Дело в том, что каналы занимали четыре пятых поверхности планеты и все движение осуществлялось водным путем. Исследователи давно уже установили, что поразительная геологическая симметрия, порожденная самой природой, характерна для всей планеты, — даже плодородные ветреные террасы Арктура-и-Арктура когда-то образовались за счет тех же каналов.
Железнолицый, который на самом деле звался Корнелиусом, а также носил кличку Голландец, в своей пространной поэме «Эпиконеон» писал:
Шхуна Корнелиуса звалась «Боль». Пират надменно возвышался на капитанском мостике, гордясь этой красавицей, не знающей себе равных. Само совершенство, а не шхуна, такой еще не видывал космос! Ее паруса напрягаются под напором миллиардов мигающих фотонов; ее трюмы битком набиты добычей, награбленной на множестве прекрасных планет. Ее облекает атмосфера, созданная по краденым
