конфликтами между положительным директором завода и ещё более положительным главным инженером при посредничестве секретаря парткома), применительно к детям оказался самоубийственным. Хотели как лучше: про юного современника, про первый опыт социальных конфликтов, про воспитание чувств и становление личности… А няня Пушкину рассказывала – про лешего, чертей и шамаханскую царицу с, я извиняюсь, сиськами.
Считалось почему-то, что между мушкетёрами и какими-нибудь «мушкетёрами из четвёртого бэ» советский ребёнок выберет «из четвёртого». Так оно, по-видимому, педагогичнее. Но советскому ребёнку хотелось не адаптированных и не утверждённых педсоветом страстей. По себе помню: выбирая между книгой «про детей» и книгой «не про детей», я руководствовался тем, что в последней не будет классной руководительницы (пусть даже р-р-революционно отрицательной, всё равно), деревянных сабель и барабана. Будет «по-настоящему». А теперь попробуем вспомнить: много ли было таких книг в огромном массиве послевоенной детской литературы – не про пионерские, а про «настоящие» приключения? Где никто тебя за правильные ниточки не дёргал и над пропастью во ржи не ловил?
Я детскую литературу до сих пор читаю, не вырос. Ну и прочёл недавно (в детстве не повезло) повесть «Когда я был вожатым» – о первых пионерских отрядах. В 20-е годы дело происходило. Там, значит, как. Два вожатых. Крестьянский валенок Николай считал, что в пионеры можно принимать всех (не детство для пионерии, а пионерия для детства) и что пионерский лагерь – это просто возможность детям пожить месяцок-другой на природе. Для укрепления городского здоровья. Спали его пионеры в шалашах, пропитание добывали, помогая в поле местным крестьянам да ещё рыбу ловили, а уж если купались, то до посинения. А умница Соня считала иначе: пионерия – это авангард строителей коммунизма и подход к делу должен быть соответствующим. Принимать только лучших. Жить в комфортном помещении за оградой. Продукты выбивать у горкома. Свободное время проводить за политинформациями и ходьбой строем. Знакомо, не правда ли?
Стоит ли говорить, как любили дети Николая и как изнывали под гнётом передовой Сони. И надо ли уточнять, кто победил – и в жизни, и в оказавшейся печально правдивой книге. «Непередовой» отряд расформировали, присоединив к «передовому», а через 60 лет развалился СССР. От скуки. Соня и смысл жизни нашли друг друга.
Нежные звуки грома
Есть в фантастической литературе такой увлекательный жанр – «альтернативная история». Взять, например, рассказ Рея Брэдбери «И грянул гром». Некий путешественник отправляется в далёкое- далёкое прошлое и случайно убивает там бабочку. Возвращается – а дома всё не так. И вывески не такие. И президент не тот. И жить неохота. Убийство бабочки изменило картину мира.
Путешествовать по «альтернативным мирам» крайне занятно. Что было б, если бы тверской князь Михаил перехватил первенство у Дмитрия Донского, изнемогшего на Куликовом поле? Скорее всего, ничего особенного. Орда всё равно бы распалась, а Русь поднялась бы, как то положено молодому и богатому людьми государству. И висела бы в столичном музее картина художника Поленова под названием «Тверской дворик». Пустырь, детские макушки, церковка. Нынешние тверичи смотрели бы на неё и вздыхали: куда всё делось?
А на Боровицком холме, представьте, росли бы сосны. И гуляли бы под ними мамы с колясками. Неглинка, так и не закопанная под землю, по-прежнему струила бы свои грязноватые, но всё же не канализационные воды в Москву, к которой никому бы в голову не пришло добавлять «река», и так понятно. Город Воронеж стоит на реке Воронеж, а город Москва стоит на реке Москве. Славится щелястыми заборами, душистыми пирогами, зарослями лопухов вдоль щелястых заборов и бетонным зданием районной администрации в суровом брежневском стиле. Приятно было бы прогуляться по такой альтернативной Москве, зная, как оно всё случилось на самом деле.
А попробуем представить себе альтернативную историю русской литературы.
Это просто: входишь в альтернативный школьный класс и смотришь на альтернативные стены. Кто на портретах?
У нас как было: Пушкин, Лермонтов, Гоголь… Горький покрупнее, фанерный Есенин с трубкой чуть на отшибе, ближе к уголку цветовода. Всё не случайно. Всё, что называется, «отражает».
А что отражает-то?
Степень таланта этих немногих избранных? Народную любовь к ним? Политическую конъюнктуру? Почему они, не другие?
Чтобы не сломать голову, скажем просто: официальная история русской литературы в том виде, к которому мы привыкли, отражает содержание школьной программы. И университетского курса.
Если бы не система образования с её насильным вдалбливанием в головы Белинского и Гоголя вместо «милорда глупого», история литературы выглядела бы совсем по-другому. Если бы эту историю не назначали сверху, а избирали демократично, висеть бы тогда в школьных классах Сенковскому да Крестовскому, Арцыбашеву да Боборыкину. Волеизъявление народа – дело такое.
А что вместо школьной программы будет теперь? Обязательный-то экзамен по литературе мы отменили, вскорости она займёт место рядом с пением-рисованием, ближе к уголку цветовода…
А вместо школьной программы есть у нас теперь такой документ. Называется он…
Непонятно, как называется, но, в общем, каждый год Российская книжная палата подсчитывает официальные тиражи распроданных книг. В минувшем году лидерами в борьбе за народную любовь стали следующие авторы: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Шилова; 4) Маринина: 5) Полякова; 6) Акунин; 7) Бушков.
К сведению тех, кто считает, что литературные премии «структурируют литпроцесс»: ни в «десятке», ни в «двадцатке» нет ни одного лауреата премий.
А также никого из тех, «о ком говорят». Люди читают молча.
Если отмотать ещё на год назад – картина будет почти та же: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Шилова; 4) Акунин; 5) Маринина; 6) Полякова; 7) Семёнова.
Ещё на год назад: 1) Донцова; 2) Устинова; 3) Полякова; 4) Маринина; 5) Куликова; 6) Шилова: 7) Акунин.
Однако тенденция. Галерея портретов есть, осталось только найти куда их повесить.
А вообще, конечно, от перемены портретов ничего не изменится. Не в них дело и даже (есть такое страшное подозрение) не в литературе. «В чём-то другом».
Была бы Русь Тверской или Московской – от этого зависело бы лишь название картины Поленова, но не сама картина.
И логичнее всего представить себе такой «альтернативный» сюжет. Некая злонамеренная организация, желая навредить русскому духу, отправляет в прошлое специального киллера. Тот последовательно убивает ничего не успевших написать Пушкина, Лермонтова – и далее по списку. Потом возвращается в наш нынешний благословенный век, покупает в супермаркете соевый йогурт (киллеры, они же вегетарианцы все), поливает любимый кактус на подоконнике, включает радио, Интернет, телевизор… и ничего.
Всё как и было. По-прежнему. И президент. И йогурт. И вывески.
Ну только портретов нет.
Злонамеренная организация в бешенстве – за такую работу деньги обратно!..
А кто же ей виноват-то? Меньше фантастики читать надо было.
И о фантастике
Что такое гордыня? Может, просто самонадеянность? Годовалый ребёнок, движимый здоровым исследовательским любопытством, кладёт руку на то место, над которым уже занесён молоток. Грешен ли он? Воздаяние ли это? И если да, то кому?..
Последние лет двести-триста европейское человечество живёт по принципу «я само». Наши шестидесятые были кульминацией этого настроения: запустили спутник, Гагарина; Хрущёв при жизни «уже нынешнего поколения советских людей» пообещал Царствие Небесное, а в читательских умах воцарились «великие АБС», Кирилл и Мефодий детской литературы для взрослых: Аркадь-и-Борис Натанычи.
Сколько людей, столько мнений, но для меня главным АБС-шедевром стала камерная повесть «За миллиард лет до конца света». Перечитываю раз в год одни и те же страницы: жара, сатиновые трусы, трётся о колено рыжий Калям, стынет одинокий лоскуток сала в пустом холодильнике, а в голове вспухает беззвучным взрывом: «Иинтегральчик – не ноль»…
