Нельзя было понять, рада ли она на самом деле, но Эмили снова присела, чувствуя, как чешутся бока под корсетом: сегодня его затянули туже обычного, добиваясь заветных семнадцати дюймов. Дышалось с трудом, зато по словам леди Фэйр лицо обрело приличествующую бледность.
Дальше все завертелось.
Она с кем-то разговаривала. Улыбалась. Вежливо смеялась над шутками. Танцевала. Снова разговаривала… леди Фэйр куда-то исчезла. Лорд Фэйр тоже. И вообще, кажется, не осталось ни одного человека, с которым Эмили была бы знакома.
Плохо.
— Вы Эмили? — поинтересовалась рыжеволосая девица, почесывая веером кончик носа. — Эмили Спрингфлауэр? Я Минди Беккет.
И что? Девица нескладна и платье на ней ужасное. Кринолин колоколом, кружево белой пеной, которая лишь подчеркивает неприятный смуглый оттенок кожи. И еще веснушки эти… бедняжка. Тяжело, наверное, с веснушками жить.
Минди же, оглянувшись по сторонам, махнула кому-то, кого не получилось разглядеть, и прошептала:
— Нужно поговорить. Идем в сад.
Эмили хотела было отказаться от столь необычайного предложения, но девица уже ухватила за локоть и потащила за собой. Ко всему она оказалась сильна. И что делать? Вырываться? Звать на помощь? Устраивать скандал? Леди Фэйр не одобрила бы.
Леди Фэйр изо всех сил старалась выглядеть счастливой. Ну и еще не глазеть на мадмуазель Лепаж, которая, выступив, изволила подняться на галерею, якобы желая выразить благодарность хозяевам. Выразила. Но убраться не спешила. И ведь хороша! Весьма хороша. Сейчас, без этой пудры и румян, еще лучше чем тогда, в театре. И платье индийского шелка с турнюром и низким декольте весьма ей к лицу. Высокая прическа подчеркивает изящную линию шеи, и обнажает крохотную родинку за левым ушком.
То-то Джордж с этой родинки глаз не сводит. Да и вообще следует за лореткой, как гончак за зайцем. И выражение лица знакомое: виновато-растерянное.
— Не переживай, милая, — сказала Эгимунда, вздыхая всеми телесами. — Все они одним миром мазаны…
— О, я нисколько не переживаю, — солгала Джорджианна и повернулась к залу. Перед глазами стояла пелена. — Ты не видела Эмили?
— Видела. Она в сад вышла.
— Зачем? — нужно говорить, если замолчать, обида заполонит весь мир и погасит даже те огоньки свечей, которым удается пробиваться сквозь туман.
Эгимунда пожала плечами и ответила:
— Понятия не имею. С ней еще девица Беккет была… она не так и ужасна. И Уолтеру понравилась. Как ты думаешь, если он сделает предложение через две недели после знакомства, это не будет казаться слишком поспешным?
А Джордж на другой день после того бала прислал цветы. И записку, в которой пространно излагал свои намерения. Джорджианна тогда смеялась, но записку никому не показала.
Она и сейчас хранила, вместе с высушенной розой. Господи, ну до чего пошло! И до чего мило…
— Я, пожалуй, спущусь.
Эгимунда рассеянно кивнула и, заслонившись веером, зевнула.
Внизу шумно и людно, и запах лилий кружит голову, а музыка рвет нервы. Мигрень начнется. И меланхолия. И Джордж посоветует съездить на воды, а сам…
С Джорджианной раскланивались, она дарила взамен улыбки. С кем-то обменялась шуткой. Получила комплемент. Ответила любезностью… у двери в сад ее догнал лакей и, протянув поднос с конвертом, сказал:
— Леди Фэйр, вам просили передать.
В конверте оказалась записка:
'Если желаете узнать правду о вашем муже, жду Вас послезавтра на Таум-Гарден, 7.
М-ль Лепаж.
P.S. Будет просто замечательно, если вы оставите вашу горничную дома. Слуги бывают болтливы. Подруги также'
— Глава 33. О неких поспешных действиях, разговорах и обидах
Я стоял, глядя на дом, окутанный дымкой золотистого света. Я пытался убедить себя, что давешний сон — лишь сон и ничего более, однако беспокойство, им вызванное, росло с каждой минутой. И наконец, решившись, я надел маску и вклинился в полноводную реку людей и экипажей.
Если меня узнают, будет скандал.
А если меня заметят, то скорее всего узнают. Однако сейчас скандал был меньшим из зол. Я должен был убедиться, что Эмили в порядке.
И удача сопутствовала моим намерениям. Не без труда, но мне удалось проникнуть в сад, но ровно затем, чтобы подобно Минотавру оказаться в зеленом лабиринте лорда Баксли. Безусловно, его садовник был весьма хорош и, пожалуй, чересчур изобретателен.
Поворот. Узкое жерло коридора. Украшенное фонариками деревце в кадке. И снова поворот. Арка, увитая цветами, и белое платье мелькает впереди. За стеной раздается смех и тут же гаснет, заглушенный музыкой. А внезапный порыв ветра доносит аромат роз и обрывки голосов.
— …я не понимаю, что вы хотите от меня!
Эмили? Эмили! И облегчение, которое я испытываю в тот момент, не поддается описанию. Эмили жива и здесь, рядом, за узкой полосой кустарника, который я просто проламываю.
Ветки цепляются за одежду и рвут, но мне уже плевать.
— Эмили!
— Дориан! — взвизгивает Минди, подпрыгивая.
— Дориан? — девушка, стоящая рядом с американкой, недоверчиво щурится. Она всегда плохо видела в темноте. — Это ты? Что ты здесь делаешь, Дориан?
— Мне приснился сон и… я рад тебя видеть.
Я не видел тебя тысячу и один день. И если это не вечность, то где-то рядом. Я готов любоваться тобой нынешней и тосковать по тебе прошлой. Я хочу услышать твой рассказ и прикоснуться, понять, что стоящая передо мной девушка в великолепном муаровом платье — не миф и не сказка.
Минди отступает в тень, и я благодарен ей за неожиданный такт.
— Я тоже рада, — говорит Эмили как-то глухо и совсем не радостно. — И ты прав, нам следовало поговорить. Мисс, вы не будете столь любезны постоять здесь? Если вдруг кто-то станет искать меня или вас…
— Я свистну, — пообещала Минди, присаживаясь на лавочку. Я не сомневался — она и вправду свистнет.
Мы с Эмили снова оказались в лабиринте. Я ощущал ее руку на своей и думал, о том, что уже ради этого стоило рискнуть.
— Ты понимаешь, как рискуешь? Ты о чем думал, придя сюда?
О ней. В последнее время я думаю только о ней.
— Если кто-нибудь узнает, то… Господи, Дориан, когда же ты повзрослеешь?
— Я пытался поговорить с тобой.
Узнать, почему в доме окна закрыты печатями. И зачем приглашали крысолова. И почему пытались убить меня…
— Мне казалось, ты должен был понять, что я не хочу разговаривать с тобой, — сказала Эмили. Веер в ее руках развернулся с шелестом и закрылся. Снова развернулся, отгораживая ее от меня.
