Улица была очень длинной, и Бетони не знала номер дома. Она вспомнила, как Джим как-то говорил, что живет на углу, и что позади дома проходила железная дорога. Ей нужно было проверить шесть домов.
Бетони постучала в первый дом на углу. Ей открыла дверь женщина, которая была совершенно лысая, за исключением длинной пряди волос, растущей на ее гладком сверкающем черепе.
– Мистер Ферт? Такого здесь нет. Дорогая, ты не сюда попала.
– Тогда, может, миссис Пакл, – добавила Бетони. – Она держит постояльцев.
– Нет, здесь таких нет, и нет никакой миссис Пакл. Я знаю всех людей вокруг.
В следующем доме женщина, открывшая ей дверь, держала на плече серого попугая, и у нее в руках была кочерга.
– Нет, мистер Ферт не живет в моем доме, и я не знаю миссис Пакл.
– Кто-то стучит! – заорал попугай. – Кто-то стучит! Впусти кретина в дом!
– Может, вы его видели? – продолжала расспросы Бетони. – Он очень худой, с темными волосами и с черными бровями. Работает в «Вестнике».
– Нет, – сказала хозяйка. – Я такого не знаю, попытайтесь что-то узнать в следующем доме.
– Проклятые поезда! – продолжал орать попугай, – Ватерлоо! Пересадка на Уотфорд!
На третьем доме висела бумажка – «Сдаются комнаты».
На стук Бетони дверь открыла маленькая женщина с седыми волосами, курносым носом, жесткими глазками и твердым подбородком.
– Да, я миссис Пакл. Вы хотите снять комнату?
– Нет, я хотела бы повидать мистера Джима Ферта. Воцарилась тишина, и женщина вышла на крыльцо.
– Боже! Мистер Ферт! Его уже нет недели три или даже больше.
– Куда он уехал? – спросила Бетони.
– Он умер, – хрипло сказала миссис Пакл. – Он неожиданно заболел. Это было в пятницу, три недели назад. Представляете, что я пережила! Мне пришлось позвать доктора Свитинга. Приехала карета, но ему уже ничем нельзя было помочь. Он умер, когда мы с доктором пришли в его комнату. У него прорвался аппендицит и это привело к перитониту. Да, перитонит, гак сказал доктор.
Бетони кивнула головой.
– Перитонит. Это и убило его. Они потащили его на носилках прямо в карету. Я стояла вот здесь, и они тащили его мимо меня. О, я так расстроилась. Правда, правда! Я сама почти заболела.
– Когда его похоронили?
– Две недели назад, во вторник. Я написала его отцу о том, что случилось, и он сразу же приехал. Бедняга! Он мне сказал, что Джим был его последним сыном.
– Где его похоронили? – спросила Бетони. Она думала: «Три недели назад, пятница, значит, это случилось третьего октября».
– Войдите в дом, – предложила ей миссис Пакл. – Я вижу, как вы расстроены. Для меня это был просто удар. Я только теперь могу более или менее спокойно говорить об этом.
– Спасибо, – сказала ей Бетони. – Я не стану вас больше утруждать. Скажите мне, где его похоронили.
– На кладбище Симсбери. У переезда. Там еще стоит такая хорошая маленькая церковь. Вы войдете?
Бетони пошла прочь. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Кладбище Симсбери, у железнодорожного переезда. Ватерлоо! Пересадка!
Когда Бетони увидела кладбище Симсбери – акры и акры белого мрамора, это напомнило ей лунный город. Прямые, резкие линии, острые углы, казалось, угрожали и были похожи на нацеленные на вас ножи. Эта кричащая белизна парализовала ее чувства, обдавала холодом обнаженные нервы.
Дома, в Хантлипе, тихое старое кладбище покоилось среди зелени, и на нем отдыхал глаз. Каменные надгробья изготавливались из песчаника, и ветер и дождь вскоре округляли края камней. Они слегка оседали в землю, и по ним стелился плющ. В трещинах песчаника селились пчелы и шмели.
И в Истери, Мидденинге и Блэгге кладбища тоже были местом, где росли цветы и пели птицы. Люди, жившие неподалеку и работавшие на рядом расположенных полях, отдыхали там.
На могиле Джима (она долго искала ее) не было белого надгробья. Просто холмик темной земли, впитывавший в себя тихий, спокойный моросящий дождичек. Скоро этот холмик прорастет мягкой молодой травой и будет после этого вечнозеленым.
Бетони вышла с кладбища и долго еще шагала по району, где возвышались только дымовые трубы и охлаждающие воду башни-градирни. Там были расположены железнодорожные развязки и депо, отстойники вагонов и проходил небольшой канал. Дома в этом темном и неприятном районе сгрудились, тесно прижавшись друг к другу. Они стояли всюду, где только оставался кусок свободной земли, между электростанцией и газовым заводом, или окружали дымящуюся свалку. Дождь лил не переставая, усиливая неприятные запахи и испарения. Дождевые лужи воняли серой, в воздухе витал запах керосина.
Улицы были плохо освещены, и Бетони подумала о тех животных, крысах и паразитах, которые ползали и бегали по ним.
Ей также представилось, что если любопытный Бог поднимет вверх эти дома, ряд за рядом, то его взгляду представятся тысячи людишек, копошащихся внизу, как черви в куче компоста.
