заключенных, но Мэри боялась, что эти новые женщины изменят установившийся порядок вещей.
— Много дам, — сказала Шарлотта, глядя на мать с нескрываемым ликованием. — Красивых дам.
При этих невинных словах дочери Мэри вдруг стало стыдно. В конце концов, это были такие же женщины, как она. Все они знакомы с кандалами и с ужасами тюрьмы, и всех их оторвали от семей и друзей. Мэри не хотела, чтобы Шарлотта росла в атмосфере горечи и ненависти. И она решила, что должна побороть страх и ревность и доброжелательно встретить новеньких.
— Я думал, без парочки драк дело не обойдется, — сказал хирург Уайт Тенчу, когда они обедали у него на следующий вечер. — Но благодаря действиям Мэри Брайант новенькие, похоже, хорошо приживутся.
Уайт и Тенч стали друзьями на «Шарлотте», несмотря на разницу в двадцать лет. У них были одинаковые интересы и одинаковое происхождение, и, хотя хирург больше беспокоился об общем состоянии здоровья колонии, а Тенч — об обеспечении ее жизнедеятельности, их обоих очаровала эта новая, еще неисследованная земля. Несколько раз они вместе ходили в исследовательские экспедиции и с одинаковым любопытством интересовались аборигенами. А еще они оба испытывали сострадание к заключенным, что было свойственно лишь немногим офицерам.
При свете свечи столовая Уайта могла показаться типичным домом обычного сельского врача в Англии: оштукатуренные стены, белоснежная скатерть, простой столовый фарфор, переполненные книжные полки и несколько изящных пейзажей на стенах. При дневном свете, однако, бросалась в глаза убогость помещения. Оштукатуренные стены были плетеными, и во время ливня в них часто появлялись дыры. Пол под ковром состоял из неровных досок. Но, несмотря на все недостатки, этот дом стал островком цивилизации для Уайта и его гостей.
Хотя Чарльз Уайт часто сожалел о своем решении отправиться с флотилией в Новый Южный Уэльс, причина этого заключалась скорее в нехватке медицинского оборудования и лекарств, чем в отсутствии комфорта. Прожив десять лет вдовцом, он привык к холостяцкой жизни, к тому же у него служили две заключенные, Анна и Мария, которые готовили для него и следили за домом. А еще он заботился о маленьком Нанберри, местном мальчике, которого усыновил, и общался с друзьями. Сегодня Уайт был навеселе. Ему удалось достать бутылку бренди, и они с Тенчем пообедали первоклассным морским окунем с морковкой и картошкой из собственного огорода Уайта. Казалось настоящим чудом то, что овощи никто не украл, но, вероятно, проявив к Анне и Марии немного доброты и снабжая их небольшим количеством дополнительной еды, Уайт добился их преданности.
— Мэри хорошая женщина, — согласился Тенч. — Я думаю, она помнит, как ей самой было тяжело приспособиться, когда она впервые очутилась здесь. Если бы все женщины обладали ее практичностью и благородством духа!
Он был удивлен и тронут, увидев, как Мэри помогает распределять хижины для новеньких. Казалось, она старалась изо всех сил, чтобы женщины почувствовали теплый прием. Тенч хотел бы, чтобы так же поступили все остальные, но ему уже сообщали о краже одежды и других личных вещей.
— Среди новоприбывших немало смутьянок, — вздохнул Уайт, вспоминая двух подравшихся женщин, которых он разнял, и ругательства, которые они кричали в его адрес. — Судя по отчетам, они всю дорогу продолжали заниматься проституцией с моряками. У очень многих из них есть дети. Но все они здоровы, не считая сифилиса, разумеется.
Тенч улыбнулся. Уайт любил поговорить о всплеске венерических болезней. Здесь они, разумеется, процветали, но Тенч не разделял мнения Уайта, что из-за этого будущее новой колонии подвергается риску.
— По крайней мере, «Джулиана» привезла нам новости, — сказал бодро Тенч. — Я был удивлен, узнав о Французской революции. Я побывал в Париже и, признаюсь, пришел в ужас от избытка роскоши, которой окружила себя аристократия. А еще хорошая новость, что король Георг излечился от своего безумия. Что ты знаешь о его болезни?
— Очень мало. Я всего лишь старый костоправ, — пожал плечами Уайт. — Но я рад, что старик Джордж снова здоров. Так же, как я был рад узнать, что на «Джулиане» достаточно еды, чтобы два года кормить заключенных, прибывших на ней.
Тенч улыбнулся. Эта новость оказалась самой лучшей и стала огромным облегчением для всех. Просто стыд, что им не сказали об этом раньше, тогда наверняка по отношению к новым заключенным было бы меньше враждебности. Теперь все надеялись, что до очередного огромного наплыва каторжников придет «Джустиниан» из Фэлмауса с необходимой едой и оборудованием.
Но лично Тенч был более всего благодарен за письма из дома, которые привез корабль. Он чувствовал, что стойко выдержал все неудобства и лишения, которыми отличалась жизнь в колонии, но изоляция от друзей и семьи временами по-настоящему угнетала его. За последние два года случались моменты, когда он боялся, что не доживет до встречи с ними.
— Давай произнесем тост за свет в конце очень длинного туннеля, — предложил он.
Уайт наполнил их стаканы.
— За свет, который прогонит темноту, — сказал он и хмыкнул. — Хотя если придут еще три корабля с тысячей заключенных, нам понадобится очень много света, чтобы разогнать эту темноту.
Мэри и Уилл стояли на берегу гавани и болтали, глядя через залив на «Нептун» и «Скарборо». Они видели, как с кораблей спускаются баркасы, чтобы доставить каторжников на берег. Им было достаточно услышать ужасную вонь с кораблей, чтобы понять, что они сейчас увидят нечто кошмарное.
Вчерашний день выдался очень тяжелым. Они помогали больным с «Сюрприза» добраться до больницы. Многие арестанты так ослабли, что не могли идти, пролежав в собственной рвоте и экскрементах большую часть путешествия. Но похоже, что сегодня будет еще хуже.
«Джустиниан» прибыл двадцатого июня и доставил радость всей колонии, привезя множество еды, и такие необходимые инструменты, и, кроме этого, животных. Он выплыл из Англии через некоторое время после «Сюрприза», «Нептуна» и «Скарборо», которые доставили еще тысячу заключенных. Но «Джустиниан» обогнал их — его плавание длилось всего пять месяцев. Снова был выдан полный рацион и вернулись к полной продолжительности рабочего дня. Разгрузившись, «Джустиниан» тут же отплыл, чтобы отвезти продукты на остров Норфолк.
Двадцать третьего июня флаг был поднят снова, но прошло два дня, прежде чем сообщили о корабле, который зашел в залив. Это был «Сюрприз», на котором находилось двести восемнадцать мужчин- заключенных и отряд недавно сформированного Корпуса Нового Южного Уэльса.
«Сюрприз» привез шокирующую новость о том, что по дороге умерло сорок два человека и еще около сотни были больны. Преподобный Джонсон поднялся на борт и сообщил, что заключенные лежат почти голые в трюмах и они не в состоянии двигаться.
Мэри и Уилл вместе с многими другими каторжниками охотно вызвались помочь, но зрелище и запах были так отвратительны, что многие из добровольцев просто сбежали. Мало кто из женщин-помощниц смог сдержать рыдания. Было совершенно очевидно, что новоприбывших морили голодом и почти всю дорогу держали в трюмах. Скорее всего, многие из них уже не поправятся.
Поселенцы едва успели вымыть их, накормить, уложить и укрыть одеялами, как прибыли еще два корабля. Преподобный Джонсон зашел на борт «Скарборо», но капитан посоветовал ему не спускаться в трюмы. Доносящегося оттуда зловония оказалось достаточно, чтобы остановить священника, и он даже не пытался подняться на «Нептун».
Перед больницей спешно разбили палатки и приготовили еду, воду, одежду и лекарства. В прошлую ночь, когда Мэри пыталась уснуть, идущая с кораблей вонь выворачивала ее наизнанку. Это было в сотни раз хуже, чем то, что она пережила на «Дюнкирке». Хотя у нее сжималось сердце от жалости к этим несчастным, которые столько выстрадали, она чувствовала, что на следующий день будет не в состоянии помогать.
Но к рассвету у нее снова появились силы. Ею овладел гнев на людей, которые считали личную выгоду важнее человеческой жизни. Судя по разговорам офицеров, которые Мэри подслушала, высылка каторжников была поставлена на частный тендер. Поскольку правительство выделяло на питание по 177,6
