— Я говорю правду, — сказал Уилл. У него вокруг глаз были красные круги и мешки от лихорадки, и он выглядел старым и измученным, совсем не похожим на того крупного красивого мужчину, за которого она выходила замуж. — Я запал на тебя еще на «Дюнкирке». Если бы все красавицы Англии выстроились передо мной в шеренгу, чтобы я мог выбирать, я бы все равно выбрал тебя.
Мэри расплакалась еще больше. Если это было правдой, почему он не сказал об этом раньше?
— Какой я дурак, — вздохнул Уилл, будто прочитав ее мысли. — Я думал, если признаюсь тебе, ты не будешь меня уважать. Поэтому я и говорил все время, что уплыву от тебя домой. Я хотел, чтобы ты сказала мне, что не можешь без меня жить.
— Ох, Уилл, — вздохнула Мэри, взяла ею руку и поцеловала ее. Сейчас она знала, что он говорит правду: Уилл не встретил бы смерть во лжи.
Он снова впал в беспамятство, разговор явно стоил ему усилий. Мэри легла рядом с ним и какое-то время держала его за руку, думая о том, что он сказал.
Когда Мэри была маленькой девочкой, она всегда представляла себе, что то, что люди называют любовью, сваливается тебе на голову, как спелое яблоко с дерева. Ее сильное влечение к Тенчу подтверждало эту идею. Но была ли это действительно любовь? Может быть, Мэри испытывала эти чувства по отношению к Тенчу, потому что он был добр к ней и проявлял к ней интерес, когда она нуждалась в каком-нибудь красивом мужчине, который отвлек бы ее мысли от реальности? Сохранилась бы эта страсть к нему, если бы они смогли жить вместе?
Обстоятельства, ставшие причиной ее брака с Уиллом, вряд ли можно назвать романтическими. И все же несмотря на то, что это был исключительно брак по расчету, они страстно занимались любовью, у них сложились теплые отношения, они могли говорить обо всем и много вместе смеялись. Они были друзьями.
Мэри подумала, что самые умные люди назвали бы это любовью.
В окно стали пробиваться первые лучи солнца, когда Мэри услышала, что Уилл мечется и ворочается. Она потрогала его лоб и обнаружила, что он весь горит, но при этом он дрожал от озноба.
— Я с тобой, — прошептала Мэри, сев и потянувшись за тряпкой и ведром воды, чтобы охладить его.
— Прости меня за то, что я сделал, — выдохнул Уилл.
— Это уже неважно, — прошептала она в ответ, положила прохладную тряпку ему на лоб и погладила его по голове. — Я тебя простила.
И вдруг до нее дошло, что она действительно простила его, Как и любовь, прощение подкралось незаметно.
— Береги Шарлотту, — вымолвил он с огромным трудом.
Мэри поняла, что это конец.
— Я вышла за тебя замуж, потому что любила тебя, — сказала она и поцеловала его жаркие, потрескавшиеся губы. — Я все еще люблю тебя и не могу жить без тебя.
Мэри не знала, услышал ли он эти слова, которые всегда так хотел услышать, потому что он снова впал в беспамятство. Она оставалась рядом с ним и обнимала его, держа свою голову так близко к его сердцу, что услышала, как оно через час или два перестало биться.
Глава шестнадцатая
Через четыре месяца после того, как Эммануэль и Уилл умерли в Батавии, голландский корабль «Хорссен» зашел в Кейптаун с Мэри и Шарлоттой на борту.
— Я думаю, что это тот корабль, на котором мы поплывем домой, Мэри, — бросил через плечо Джим Картрайт, указывая на гавань. — Иди, посмотри! Вид одного из кораблей его величества взбодрит тебя.
Мэри слабо улыбнулась. Джим был членом экипажа с потерпевшей кораблекрушение «Пандоры». В последние несколько недель плавания из Батавии, когда и Мэри и Шарлотта слегли с лихорадкой, он взял себе за правило подбадривать ее. Иногда он приносил фрукты или орехи, а еще чаще шутил или болтал с ней. Мэри испытывала благодарность по отношению к нему за его доброту, но из-за страха за дочь ей часто было трудно реагировать на его шутки.
Оставив Шарлотту на циновке на палубе, Мэри подошла к поручням, чтобы посмотреть. Вид Кейптауна действительно взбодрил ее благодаря приятным воспоминаниям о том, как здесь крестили Шарлотту. Конечно, тогда Мэри была полна надежд: стать одной из первопроходцев Нового Южного Уэльса казалось скорее интересным приключением, чем наказанием.
Но жажда приключений уже давно прошла. Мэри мечтала только о том, чтобы Шарлотта выздоровела и чтобы с ними по-доброму обращались на последнем отрезке их пути домой.
И все же, несмотря на свою предубежденность, Мэри не могла не испытывать восхищения, глядя на английский корабль. Он выглядел изящно, палуба была начищена до блеска, канаты аккуратно свернуты, и медь блестела на солнце. «Горгона» напомнила Мэри о похожих кораблях, которыми она восхищалась в Плимуте, — иностранные корабли никогда не казались такими элегантными и сверкающими. Если добавить Стол-Гору на заднем плане, более красивого пейзажа представить было невозможно, И все же, какой бы красивой ни выглядела «Горгона», вероятнее всего, Мэри предстояли не меньшие испытания на ее борту, чем те, которые она пережила на пути сюда.
Мэри все же увидела похороны Уилла и услышала, как над ним была произнесена молитва, хотя это и была общая могила, и молитва была на голландском языке, так что Мэри ничего не поняла. Но когда она складывала свои немногие вещи и снова думала о побеге, появились охранники. Они надели на нее кандалы прямо в госпитале и забрали ее и Шарлотту на сторожевой корабль, где содержались другие мужчины.
Горе Мэри после смерти Эммануэля, которое она, казалось, сдерживала, пока ухаживала за Уиллом, прорвалось снова, как только ее заключили на корабле. Джеймс и остальные мужчины горевали, узнав о смерти мальчика, но подобного сочувствии к Уиллу они не испытывали. Очередное заточение вместе с ними, духота почти в течение месяца, вода, выдававшаяся скупо, лишь по паре пинт на день, и их постоянные проклятия и обвинения в адрес Уилла — все это становилось невыносимым. Мэри были так подавлена, что даже желала смерти.
Она немного воспряла духом, когда услышала, что ее с Шарлоттой перевезут в Кейптаун на «Хорссене» вместе с экипажем «Пандоры». Джеймс и остальные мужчины с капитаном Эдвардсом и мятежниками с «Дара» отправлялись на «Хорнвее». Несмотря на то что Мэри была очень сильно привязана к друзьям, ей стало легче, когда она услышала, что они с Шарлоттой будут одни вдали от злобствований мужчин.
Но на корабли вместе с провизией, предназначенной на время плавания, прокралась лихорадка, не разбиравшая между заключенными, офицерами, их женами, детьми и членами экипажа. Почти каждый день Мэри слышала, что смерть унесла еще одного мужчину, женщину или ребенка. Не прошло много времени, как они с Шарлоттой тоже заболели.
К счастью для Мэри, капитан «Хорссена» был гуманным человеком и достаточно смелым для того, чтобы воспротивиться приказу капитана Эдвардса, который велел заковать всех заключенных и держать их под палубой в течение всего плавания. Когда ему сказали, что Шарлотта и Мэри больны, он снял с Мэри цепи, чтобы она могла заботиться о ребенке.
Именно в этот момент, тронутая таким проявлением доброты, Мэри начала беспокоиться о том, в каких условиях плывут ее товарищи. На сторожевом корабле все они ужасно выглядели и лишь чудом не подхватили лихорадку после долгих недель пребывания в зловонии под палубой. Она знала, что капитан Эдвардс вряд ли будет с ними хорошо обращаться, и очень боялась, что не все они доживут до Кейптауна.
— Ты направляешься домой со своими друзьями, — сказал Джим бодро. — Ну-ка, оживись, где же твоя очаровательная улыбка?
Мэри подумала: что творится в голове у этого рыжеволосого низкорослого моряка? Похоже, он не понимал всей тяжести ситуации, в которой она оказалась. Шарлотта была тяжело больна, и они плыли в
