впалыми. Но госпожа Вилькс заставила Мэри проглотить огромную ложку солода и уверяла ее, что через пару недель свежего воздуха, хорошей еды и полноценного отдыха она сама себя не узнает.
И все же Мэри заметила, что ее щеки уже немного порозовели от счастья. Ей пришлось обратиться за помощью к госпоже Вилькс не только чтобы зашнуровать корсет, но и чтобы та помогла разобраться ей во всех тонкостях нижнего белья. Сначала надевалась изящная мягкая нижняя рубашка, которая пахла лавандой и доходила до колен, с низким вырезом на груди, затянутом лентой. Потом Мэри надела отделанную кружевом нижнюю юбку, нижнюю юбку из голубого хлопка и корсет. Госпоже Вилькс пришлось показать Мэри, как на юбку надевается передняя заостренная часть корсета с маленькими петельками, прикрепленными изнутри. И наконец бело-голубое платье с кринолином на бедрах легло сверху на все это почти как пальто, оставляя на виду корсет, рубашку и маленькую грудь Мэри.
— Такая в Лондоне мода, моя дорогая, — успокоила ее госпожа Вилькс, увидев пораженное и испуганное лицо Мэри. — Как хорошо, что больше не носят этих до смешного уродливых юбок с обручем, которые мне приходилось носить в вашем возрасте. Ну а теперь давайте я помогу вам с прической. Вы же не будете ходить растрепанная, как цыганка?
Мэри положила руку на покрывало и улыбнулась от восторга. Это было простое трикотажное покрывало цвета кофе с молоком, но ей оно показалось шелковым. Поверит ли госпожа Вилькс, что ее постоялица не спала на кровати с простынями и подушками с тех пор, как уехала из Плимута восемь лет назад? Это была редкая роскошь для простых людей, и дядя Питер привез их матери из одной из своих заграничных поездок. А еще поймет ли госпожа Вилькс, как странно для Мэри находиться в комнате с мебелью, после того как она столько лет сидела либо на полу из утрамбованной земли, либо на каменном полу, покрытом соломой?
Мэри подумала, что даже Босвелл не сможет по-настоящему оценить, насколько чудесным, странным и даже пугающим будет ей все это казаться еще некоторое время. Да и как он смог бы понять? Она даже сама этого не понимала, пока он не привел ее сюда.
— Кто эта восхитительная особа? — пошутил Босвелл, когда вернулся за ней, чтобы отправиться ужинать. — Я наверняка ошибся, мадам. Ваше имя Мэри Броуд?
— В самом деле, сэр, — засмеялась Мэри. — Мне кажется, что лондонская вода обладает волшебным действием.
Она знала, что изменилась не только благодаря купанию и новой одежде. В ней поселился дух свободы. Мэри оставалась в меблированных комнатах до вечера, но мысль, что она может, если захочет, выйти из входной двери и смешаться с толпой на улице, бодрила ее, как тоник. Она лежала на мягкой кровати и вдыхала чистый, свежий запах комнаты, и одно это так кружило ей голову, что Мэри чувствовала, что может остаться здесь навсегда и никогда не будет скучать.
Но госпожа Вилькс заколола ее волосы несколькими гребнями и одела на нее маленький кружевной чепчик. Потом Мэри надела голубые чулки и туфли с позолоченными пряжками и почувствовала, что теперь она должна выйти и вкусить свою ново-приобретенную свободу.
— Я не думаю, что смогу это сделать, — сказала Мэри в панике, когда Босвелл помог ей выйти из кэба на оживленную улицу, полную магазинов.
— Вы не можете ужинать? — воскликнул он.
— Не здесь, — сказала она, глядя на сверкающие витрины ресторана, куда он собирался ее завести. Мэри увидела даму и джентльмена за столиком у окна. На даме было жемчужное ожерелье, и она изящно пила вино маленькими глоточками из бокала. Мэри подумала, что зайти туда было бы все равно что ворваться в дом капитана Филипа без приглашения, когда он ужинал с другими офицерами.
— Но почему же в конце концов? — рассмеялся Босвелл.
— Здесь слишком шикарно, — выпалила она. — Я буду выглядеть идиоткой и поставлю вас в неловкое положение.
— Не будете вы выглядеть идиоткой, — настаивал он и, взяв ее под руку, решительно повел к двери. — Все, что вам нужно делать, — это улыбаться и повторять то, что делаю я. Уверяю вас, в этом нет ничего страшного.
Пусть Босвелл думает, что нет ничего страшного в том, чтобы зайти в подобное место и обратить на себя всеобщее внимание, но Мэри это пугало больше, чем шторм на море. Она увидела любопытные взгляды, улыбки и кивки Босвеллу, услышала прошедший по залу шепот и поняла, что они знают, кто она такая.
Мэри становилось все жарче. Ее лицо пылало, как в огне: несмотря на то что, как только она села, на нее прекратили смотреть, Мэри догадалась, что все они наблюдают за ней краешком глаза и говорят о ней.
Босвелл изучал список блюд и комментировал те из них, которые он уже здесь пробовал. Похоже, он не замечал, насколько неуютно она себя чувствует.
— Что бы вы хотели съесть, моя дорогая? — спросил Босвелл. — Здесь очень хороший говяжий пудинг, но кролик и утка тоже неплохие.
Мэри была ужасно голодна еще до того, как они вышли от госпожи Вилькс, но здесь у нее пропал аппетит и она даже почувствовала тошноту. Корсет врезался в ее тело, а новые туфли были слишком тесными. И все же после стольких лет, в течение которых ее не покидало чувство голода, она не могла отказаться от еды.
— Выберите за меня, — прошептала она.
Мэри попыталась напомнить себе, что она уже ужинала в ресторане, это было еще в Плимуте с Томасом Куганом. Заведение, в котором они ужинали, не казалось таким шикарным, как это, в нем не было белых скатертей, но там она себя не опозорила, и здесь этого не сделает. Однако с тех пор прошло более девяти лет, и Мэри приобрела привычку заглатывать все, что удавалось раздобыть, будь это корабельный рацион, насыпанный в миску, или что-нибудь, что ей удавалось приготовить в горшке. Перед Мэри никогда не стояла проблема выбора.
Весь церемониал сидения за столом во время неторопливой трапезы был Мэри чужд. Посмотрев на серебряные приборы, она побледнела, потому что привыкла обходиться только ложкой и ножом, а еще чаще ела просто руками.
— Я хорошо понимаю, что все кажется вам странным, — сказал заботливо Босвелл, наполняя ее стакан вином. — Но вы скоро к этому привыкнете. Ну, а теперь пейте и получайте удовольствие от вашей первой ночи на свободе.
Но Мэри никак не могла расслабиться. Она была напряжена до предела, сильнее, чем в первую ночь, проведенную в больнице в Батавии. Там она следила за крысами, здесь же люди следили за ней.
Подали ужин. Он выглядел и пахнул великолепно, но чуть ли не каждый раз, когда ей удавалось наколоть кусок на вилку так, как это делал Босвелл, кто-то подходил к столу, похлопывал его по плечу и говорил о том, какой выдающийся успех то, что ему удалось получить для Мэри помилование.
Они были настроены по-доброму, их улыбки были теплыми, и они желали ей долгой и счастливой жизни. Но язык Мэри прилип к гортани, и все, что ей удавалось, — это выдавить улыбку и пролепетать несколько слов благодарности.
— Вы не можете их винить за то, что они хотят встретиться с «девушкой из Ботанического залива», — сказал Босвелл после того, как отошел очередной его знакомый. — О вас говорит весь Лондон.
Мэри было стыдно жаловаться. Она подумала, что он вправе гордиться тем, чего достиг, и купаться в лучах восхищения своих друзей. Поэтому Мэри притворилась, что счастлива не меньше, чем он, и не проговорилась, что хочет уйти домой.
Когда же они в конце концов ушли, Мэри немного нетвердо стояла на ногах. Она выпила гораздо больше, чем съела, но чувствовала, что смогла пережить этот вечер, не подведя Босвелла.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — сказал он, когда госпожа Вилькс открыла им дверь. — Спите спокойно и наслаждайтесь вашей обретенной свободой. Я зайду к вам завтра.
Мэри не могла дождаться, когда госпожа Вилькс зажжет свечу, чтобы посветить ей на лестнице. Несмотря на это, едва закрыв за собой дверь, Мэри почувствовала страх. Почти год она жила в одной
