у нее не было рекомендаций. Чем больше она присматривалась к обстановке, тем лучше понимала, что у женщин вообще небольшой выбор работы.
Даже госпожа Вилькс, которую Мэри считала аристократкой, была вынуждена держать пансион. Она овдовела десять лет назад, и, когда иссякли те немногие деньги, которые у нее оставались, она получила место компаньонки-экономки у пожилого джентльмена в том же доме на Литл Титчфилд-стрит. Когда он умер, оставив деньги своему племяннику, госпожа Вилькс унаследовала его дом со всем имуществом. Она сдавала комнаты жильцам, и только таким образом ей удалось остаться в доме, который она уже успела полюбить.
Совет госпожи Вилькс по поводу того, как решить проблемы Мэри, был один — брак. Она намекнула, что Босвелл мог бы стать идеальным мужем. В конце концов, он был обеспеченным человеком и вдовцом и обожал ее.
Случались редкие минуты, когда Мэри задумывалась над этим. Ей очень нравился Босвелл, он был добрым, забавным и щедрым. Но к несчастью, она понимала, что никогда не ляжет с ним в постель по доброй воле. Он старел, толстел, и у него были гнилые зубы. Но он был очень умным человеком и делал все для своих детей, так что он, безусловно, не рискнул бы вызвать их неодобрение, сойдясь с бывшей заключенной, которая еще не доказала своей любви и страсти к нему.
— Я думаю, я бы хотела снова жить у моря, — сказала Мэри, когда они переходили маленький мостик через озеро. Лондон волновал ее, но она часто ловила себя на том, что тоскует по безмятежности вереска, свежему ветру с моря и более спокойной жизни.
— Тогда, наверное, мы должны связаться с вашей семьей, — сказал Босвелл. — Вы ведь помните, я встречался с преподобным Джоном Бэроном из Лоствителя, когда был в Корнуолле. Какой хороший человек!
Мэри кивнула. Босвелл упоминал о нем, но, поскольку она ездила в Лоствитель только два раза в своей жизни, она не была с ним знакома.
— Он бы зашел к вашим родителям, если бы я попросил его, — продолжал Босвелл. — Написать ему? Он очень вам сочувствует.
— Боюсь, что они укажут ему на дверь, — проговорила Мэри печально. Она слишком хорошо помнила, как мать громко заявляла свое мнение о тех, кто преступал закон. Мэри подумала, что Грейс, наверно, невероятно стыдится дурной репутации своей дочери. Ей не понравится священник, который будет просить за ее дочь, чтобы она простила и забыла ее прегрешения. Наоборот, это могло бы еще больше настроить ее против Мэри.
— Стоит попытаться, — сказал Босвелл.
— Нет, — ответила твердо Мэри. — Я сама должна броситься к их ногам и умолять о прощении, это трусость — посылать кого-то от своего имени. Я поеду, когда мои друзья будут помилованы.
Единственное, что запретил ей Босвелл, — это видеться с мужчинами в Ньюгейте. Он объяснил это опасностью инфекционных болезней, но Мэри догадалась, что он, скорее, хочет избавить ее от их дурного влияния. Поскольку он был так добр с ней, она не могла его ослушаться, и ей пришлось довольствоваться тем, чтобы передавать через него записки.
— На это может потребоваться еще какое-то время, Мэри, — предупредил ее Босвелл. — Вы же знаете, я делаю для них все, что могу, но судебная машина работает медленно, особенно летом.
— Тогда я подожду, — сказала Мэри.
Он улыбнулся и сжал ей руку.
— Хорошо. В Лондоне еще так много мест, которые я хочу вам показать. И не беспокойтесь по поводу денег. У вас их еще более чем достаточно.
Конец июня, июль и первые две недели августа были необычайно счастливым временем для Мэри. Любопытство людей к ее особе поубавилось, и она обнаружила, что ее новая жизнь очень ей нравится. Мэри помогала госпоже Вилькс как могла: ходила с ней за покупками, часто стирала и готовила ужин.
И все же время от времени на Мэри нападала странная меланхолия. В такие моменты она думала об Уилле, Тенче, Джейми Коксе и всех тех, кого она любила и кто остался в Порт-Джексоне. Она вспоминала какие-то незначительные эпизоды и могла вдруг расплакаться ни с того ни с сего. Ее раздражало, что люди в Англии не знали и не заботились о том, каким жестоким местом была колония и как бездарно ею управляли. И все же, разговаривая с людьми, Мэри часто хотела рассказать им, что Новый Южный Уэльс — красивое и загадочное место. И она сама удивлялась, почему думает так после всего, что случилось.
Ее часто ставили в тупик резкие контрасты между новой и старой жизнью. Однажды госпожа Вилькс попросила ее выбросить мясо, которое начало портиться. Мэри должна была сдержаться, чтобы не съесть его, потому что, после того как она пережила голод, выбросить еду ей казалось чудовищным поступком. Еще ей казалось смешным, что как леди она должна была притворяться слабой, беспомощной и привередливой, после того как она ела личинок, рубила на куски черепашье мясо и усилием воли гнала вперед людей три тысячи миль в открытой лодке. Леди не должна была в разговоре касаться темы человеческих отправлений, особенно в присутствии мужчин. Но Мэри приходилось справлять нужду в компании восьми мужчин, и после долгого пребывания вместе с ними в тесном закрытом пространстве для нее уже не оставалось тайн в мужской физиологии.
Но время шло, и Мэри все реже оглядывалась назад. Хотя ее дети все еще были в ее мыслях, остальные воспоминания стирались, и она снова начала жить настоящим. Погода была хорошей, и Босвелл продолжал часто заходить за ней, водил ее по паркам, возил на речные прогулки и за город.
Однажды в августе он повез ее в кэбе в деревню Челси. Казалось, его очень забавляли стишки, которые гуляли о них по городу. Их авторы, похоже, считали их любовниками, и в одном из стишков они вместе встретили смерть на виселице.
— Может быть, мне жениться на вас, моя дорогая? — спросил в шутку Босвелл. — Это сбило бы с толку всех этих горе-писак.
— Я думаю, ваших дочерей это слегка расстроило бы, — ответила Мэри с улыбкой. — Вряд ли из меня получится идеальная мачеха.
— Ваше сердце все еще принадлежит капитану Тенчу? — произнес Босвелл, вопросительно подняв одну бровь.
Мэри часто упоминала о Ваткине Тенче, но никогда не давала Босвеллу понять, какие она питает к нему чувства. Даже ее четверо друзей в Ньюгейте ничего об этом не знали. Поэтому Мэри была удивлена, услышав это от него.
— У меня нет сердца, — шутя ответила она.
— Неправда, — возразил он, но все равно рассмеялся. — Я разузнал, что это он платил за вашу камеру, Мэри. Видите ли, он прекратил платить, когда вас помиловали, и мужчины должны были договариваться заново.
В быстроте ума Мэри была равна Босвеллу. Она, как и он, мало что упускала из виду.
— Ну и что! Мы были друзьями, и он помогал мне. Но это не значит, что я была влюблена в него.
— Но я думаю, это означает, что ОН был влюблен в вас, — мудро заметил Босвелл. — Военные моряки, как известно, не отличаются щедростью. Но он кажется мне полным ничтожеством, потому что не приехал в Лондон и не добивается вашего расположения, зная, что вы на свободе. Он сейчас на военном корабле «Александр» с флотилией в проливе.
От этой новости у Мэри учащенно забилось сердце. Она всегда представляла себе, что Тенч уплыл в какие-нибудь далекие страны.
— Ага, — фыркнул Босвелл. — Я вижу легкий румянец. Не потому ли, что он недалеко от Англии?
Мэри решила, что нет смысла притворяться дальше.
— Я в самом деле питала к нему нежные чувства, а он отвечал мне взаимностью, — сказала она, пожав плечами. — Но между нами ничего не было и не могло произойти. И он не ничтожество. Я сама настояла, чтобы он не искал со мной встречи.
Все время в Ньюгейте Мэри пыталась не льстить себя надеждой, что Тенч еще может объявиться и навестить ее. Но в тюрьме было легко понять, что он принадлежит к другому миру.
Но вот Мэри уже на свободе. В глазах окружающих она выглядит респектабельной вдовой и против
