столь же ясный и прямой ответ. Например, «да». Или «нет». Его устроил бы любой.
— Ну что? — начал он разговор. — Краденая картина или нет?
— Возможно, — уклончиво заявил француз.
— Что это значит? Это что за ответ такой? — Услышав ответ Жанэ, Боттандо почувствовал, как в груди у него поднимается раздражение.
Жанэ на другом конце провода кашлянул, прочищая горло.
— Наверное, не самый лучший. Я сделал все, что мог, но без особого успеха. Мы получили от полиции записку, что картина, соответствующая описанию, была украдена.
— Ах, значит, все-таки украдена, — сказал Боттандо, вцепившись в последнее слово.
— Боюсь, что все-таки нет, — продолжил Жанэ. — Видишь ли, нам посоветовали не предпринимать никаких действий в связи с этой кражей.
— Почему?
— Странно, верно? По-видимому, это означает, что картину вернули или что она недостаточно ценная, чтобы беспокоиться из-за нее. Есть и третий вариант; полиция сама во всем разобралась и не нуждается в нашей помощи.
— Понятно, — буркнул Боттандо, так ничего и не понявший из объяснений Жанэ. — Но ты можешь в конце концов сказать мне, каков статус картины? Она чистая или нет?
Вы могли бы уловить пожимание плечами по телефону? Боттандо смог. Он отлично представил себе, как француз изобразил этот типично галльский жест.
— По крайней мере официально мы не получали уведомления о пропаже картины, таким образом, для нас она не является краденой и не представляет никакого интереса. Вот все, что я могу тебе сообщить в настоящий момент.
— А ты не можешь сделать одну очень простую вещь: позвонить владельцу и спросить у него самого?
— Если бы я знал, кто он, я бы так и поступил. Но эту маленькую подробность нам не сообщили. На месте мистера Аргайла я бы на всякий случай вернул картину тому, кто ему ее дал, однако не сочтите это за совет. Мне слишком мало обо всем этом известно, чтобы давать рекомендации.
И все. Жанэ был загадочен как никогда. Боттандо положил трубку и крепко задумался. Проклятая картина, он так и не продвинулся с ней ни на шаг. Но каков Жанэ?! Он просто не узнавал его. Похоже, в этот раз он не лез из кожи вон, чтобы помочь своим итальянским друзьям. Обычно он в ответ на любой вопрос буквально заваливал их информацией. Мог даже поручить кому-нибудь из своих подчиненных работать непосредственно на итальянцев. Но только не в этот раз. Почему? Может быть, занят более важными делами? Это Боттандо мог понять. Когда на тебя давят сверху, приходится откладывать менее срочные дела. И все же…
Боттандо снова уселся в кресло, подпер подбородок ладонями и долго рассматривал картину. Как и сказала Флавия, она была неплохой, но не выдающейся. Во всяком случае, не такой, чтобы за нее можно было убить. Скорее всего картина, выражаясь бюрократическим языком, непричастна к убийству. Тем более что два часа назад, когда она была доставлена в управление, специалист из Национального музея осмотрел ее и подтвердил, что картина является тем, что она есть. Никакого второго слоя, ничего спрятанного за холстом или в раме. В этом вопросе Боттандо иногда поражался изобретательности людей. Много лет назад ему довелось изловить наркокурьеров, которые просверлили в раме картины дырки, спрятали там героин и аккуратно зашпатлевали отверстия. После этого случая он все время надеялся обнаружить нечто подобное снова. Но и на этот раз не повезло: несмотря на тщательный осмотр, пришлось признать, что это всего лишь посредственная картина в самой обычной раме.
Он все еще разглядывал картину, покачивая головой, когда в кабинет вошли Флавия и Аргайл.
— Ну? Что можешь доложить?
— По правде говоря, не так уж мало, — ответила Флавия, усаживаясь. — Этот Эллман, по всей вероятности, застрелен из того же оружия, что и Мюллер. Ну, и как вам уже известно, в его записной книжке обнаружены номера телефонов Джонатана и Мюллера.
— Удалось что-нибудь узнать о таинственном незнакомце со шрамом? Никто не видел его поблизости от места преступления?
— Боюсь, что нет.
— Ну и кто он такой? Я имею в виду Эллмана.
— По документам — натурализованный швейцарец из немцев. Проживает в Базеле, год рождения — тысяча девятьсот двадцать первый, в последнее время находился на пенсии и подрабатывал консультантом по экспортно-импортным операциям. Фабриано сейчас пытается связаться со швейцарцами, чтобы выяснить больше.
— Таким образом, у нас есть информация, которая ничего не дает.
— Примерно так. Но мы можем попробовать выстроить версию.
— Не знаю, стоит ли, — с сомнением поморщился Боттандо. Генерал не любил выстраивать бездоказательные версии. Он уважал свою профессию и предпочитал работать с фактами.
— Мы имеем три события: попытка кражи и два убийства, — словно не заметив его реплики, продолжила Флавия. — Картина предположительно была украдена. Первое, что мы должны выяснить: кто являлся ее последним владельцем.
— Жанэ говорит, что не знает этого.
— Хм-м… Ну пусть так. Все три события как-то связаны между собой. Картина и человек со шрамом связывают первые два, а оружие связывает второе и третье. Мюллера перед смертью пытали, и если убийца не был сумасшедшим, то он хотел что-то вызнать у жертвы. Картины в квартире Мюллера были изрезаны в куски; вскоре после убийства некто позвонил Джонатану и интересовался «Сократом».
— Да, — терпеливо подтвердил Боттандо. — И что из этого следует?
— Да в общем, ничего, — признала Флавия.
— Еще одна маленькая деталь, — подал голос Аргайл.
Раз уж все так осложнилось, то почему бы и ему не внести свою лепту и не попытаться помочь?
— Какая?
— Откуда этот человек узнал о Мюллере? И откуда ему было известно, что я поеду на Лионский вокзал? Я ни с кем не делился своими планами. Значит, информация могла поступить только от Делорме.
— С вашим коллегой у нас еще будет беседа, — заверил его Боттандо. — Я чувствую, нам предстоит немало работы. Завтра сюда прилетает сестра Мюллера, и кто-то должен отправиться в Базель.
— Я могу поговорить с сестрой и потом поехать в Базель, — с готовностью предложила Флавия.
— Я бы не хотел поручать это тебе.
— Почему?
— Из этических соображений, — назидательно сказал он. — Вот почему.
— Секундочку…
— Нет. Говорить буду я. Ты должна понимать, что тебе сейчас нужно как можно меньше светиться. Мистер Аргайл мог пребывать в полной прострации и не догадываться, что картина краденая, однако сущности дела это не меняет. Мистер Аргайл является важным свидетелем; и эту информацию ты сознательно утаила от карабинеров.
— По-моему, вы сгущаете краски.
— Я выбираю те краски, которыми воспользуется Фабриано или мои многочисленные недоброжелатели. И по этой причине я не хочу вовлекать тебя в расследование.
— Но…
— По крайней мере поручать его тебе официально. Но у нас возникла еще одна проблема: впервые за все время нашего знакомства братец Жанэ не был со мной откровенен, и до тех пор, пока я не узнаю, почему, нам следует действовать с большой осторожностью.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он намекнул, что лучше было бы, если бы мистер Аргайл вернул картину тому, кто ему ее дал.
— И?..
— Я ничего не говорил ему про мистера Аргайла. И это вызывает у меня подозрение, что, возможно, кто-то из французов все-таки работает в Риме втайне от нас. И это мне очень не нравится. Кроме того, Жанэ
