– Правда?
– Да. Клянусь.
Он протянул к ней руку, чтобы она успокоилась. Ее лицо было таким же бледным, как и его, потому что она, как и он, была почти в шоке. Какое-то время они оба молчали. Они были одни в этом мире, случившееся сблизило их еще больше. Наконец Нэн заговорила, она сумела взять себя в руки, хотя ее голос все еще дрожал:
– Бедный папа, он лежит там один. Я не могу поверить в то, что он умер. Бедный Мартин, тебе пришлось смотреть, как он умирал. Сначала это утро казалось таким обычным… таким чудесным… отец чувствовал себя намного лучше… Он стоял у окна и наблюдал, как ты возишься с этим камнем. Он сказал, что каждый день молится о том, чтобы поскорее вернуться к работе… А теперь – о, Мартин! – теперь он умер. Что мы будем делать?
– Сначала ты приготовь чай, – сказал Мартин. – Это нужно и мне, и тебе. Мы будем чувствовать себя лучше, тогда обо всем и подумаем.
Раньше им никогда не приходилось принимать решения. Теперь придется делать это. Они обсудили все вместе, и Нэн записала все те вопросы, которые остались нерешёнными.
– Нам не нужно беспокоиться о деньгах, – сказал Мартин, – у меня еще осталось больше восемнадцати фунтов в мешочке отца. Мы сможем заплатить за похороны… И сделать все, как говорил доктор… Я уверен, что у отца были отложены еще деньги, по сколько их, я не имею представления.
Это навело их на мысль, что им следует заглянуть в сундучок отца, – маленький деревянный сундучок, обитый железом, который всегда был заперт и ревниво охранялся отцом. Он стоял под кроватью, на которой теперь лежал Мартин. Нэн достала его и поставила на стул. Она нашла ключ во внутреннем кармане пиджака отца, который висел на крючке за дверью. Дрожащими руками, как будто делала что-то недозволенное, она отперла сундучок и откинула крышку.
Но внутри не было денег; там были лишь какие-то записи отца и конверт, на котором было написано: «Здесь моя Воля и Завещание. Завещание хранится у Мистера Сэмсона Годвина, Сейдж-стрит, Чардуэлл. Я, Руфус Фредерик Кокс, оставляю все, чем владею, моему дорогому сыну Мартину, который должен будет заботиться о своей сестре».
Мартин, когда Нэн прочитала эти слова, саркастически улыбнулся:
– Нам придется немного подождать, пока мы узнаем, насколько мы богаты. Но я должен заботиться о тебе– то есть делать больше, чем делал сам отец.
– Мартин, ты не должен говорить такие вещи.
– Я лишь говорю правду. А правда не меняется только оттого, что кто-то умер.
– Это вопрос уважения.
Чтение записей отца было для него внове. Пока Нэн занималась домашней работой, он лежал и читал записки о «Выполненной работе» и о «Поставках камня». Читая их, он, казалось, слышал ворчание отца. Потом, изучая в подробностях «Оплату счетов» и «Получение платы», он впервые в жизни узнал кое-что о расценках на работу, хотя способ расчетов отца был таким, что Мартину пришлось долго изучать записи, прежде чем он в них что-то понял. Там были записи, которых он не понимал вообще: «Получено от мистера Кинга 2.6.8 фунта; получено от мистера Беннета 1.15.0 фунта». Он точно знал, что люди с такими именами никогда не заказывали камень из каменоломни и для них не выполнялось никакой строительной работы.
Он был занят разгадыванием этих записей, когда от доктора привезли обещанные костыли. Он осторожно поднялся с кровати и стал учиться ходить с их помощью, сначала по хижине, потом по каменоломне под наблюдением Нэн. Пока он занимался этим, приехали люди из похоронного бюро, привезли в крытой повозке гроб. Нэн опять расплакалась, когда увидела, как отца кладут в гроб и увозят.
– Бедный папа, – повторила она опять.
Она стояла не двигаясь, и слезы струились по ее лицу.
Мартин, опираясь на костыли, тоже наблюдал за повозкой, пока та не скрылась из виду. Нога опять сильно болела. В лодыжке боль была такая, как будто нога все еще была придавлена телегой. Да и вся нога горела так, будто и кости и плоть плавились от боли. Он не сумел сдержать стона, и Нэн тут же оказалась рядом с ним. Она довела его до дома и уложила на кровать; после того как боль слегка затихла, он крепко заснул.
Следующим утром Нэн сходила в Чардуэлл и вернулась с пони и маленьким экипажем, который она выбрала потому, что он был низким, и Мартину было легко забраться в него. Сначала они поехали к мистеру Хиксону, викарию церкви Святого Луки, потом к мистеру Джессопу, в похоронное бюро. Когда все было улажено с похоронами, они отправились на Сейдж-стрит, где, после небольшого ожидания, их провели к мистеру Сэмсону Годвину, юристу. Он поднялся им навстречу из-за своего письменного стола. Это был седовласый человек, лет за пятьдесят, очень учтивый и обходительный. Он усадил их обоих в кресла, сел сам и с интересом поглядывал на них, пока Мартин рассказывал ему о причине их визита.
– Ваш отец был старым и уважаемым моим клиентом, – сказал он. – Я знал его около тридцати лет. Его смерть так неожиданна. Он был таким крепким человеком. – Он посочувствовал молодым людям и заговорил об их отце, вспоминая его двадцатилетним человеком, только что арендовавшим каменоломню Скарр. – Я оформлял эту сделку для него, да и все другие документы, касающиеся его деятельности, и, конечно, его последнюю волю и завещание.
Мистер Годвин повернулся к высокому буфету, достал оттуда черную металлическую коробочку, одну из многих, которые стояли на полках, и поставил ее на письменный стол. На крышке было имя: «Р. Кокс». Мартин и Нэн с удивлением переглянулись. Они молча смотрели, как мистер Годвин открыл ее и достал оттуда пачку документов.
– Последняя воля вашего отца вам известна. Вы, Мартин, являетесь наследником. Что касается до сути, я давно понял, что ваш отец держал все свои дела в строжайшей тайне.
– Да, мы ничего не знаем, – согласился Мартин.
– Ну, давайте посмотрим. – Мистер Годвин достал один из документов. – У вашего отца есть депозитный вклад в банке на сумму в пятьсот фунтов. – Он передал бумагу Мартину. – Это приносит около двух процентов прибыли.
