по наборному паркету. На свою беду, бедное животное не рассчитало и оказалось под ногами у Уоррингтона. Граф, едва не растянувшись на полу, выругался и пнул собаку. Бо заскулил и поспешил спрятаться под кроватью.
– Черт бы побрал эту скотину! Все время путается под ногами, мне это уже надоело! – бушевал граф, из чистого упрямства снимая свой сюртук и швыряя его в собаку.
Ой-ой, муж был в нешуточном гневе. Просто удивительно, как стенки экипажа не развалились, когда граф колотил по ним, выкрикивая проклятия в адрес своего старшего сына, а заодно и всех тех, кто имел неосторожность оказаться рядом.
– Бо ожидал от вас немного ласки, милорд, – сказала Жоржетта, жалея, что сама не может пинать ногами все, что подвернется. Вечер начинался так многообещающе, особенно когда Роуэн собирался объявить о помолвке с Маурой. Жоржетта предвидела, что Маура закапризничает из-за помолвки, на которую она не дала формального согласия. Ну что ж, племяннице придется покориться своей участи, а Эве-роду – забыть о ней как о любовнице. Если даже Маура и нафантазировала, что влюблена в этого негодяя, ей придется признать неоспоримый факт: мало кто согласится закрыть глаза на то, что она утратила свою добродетель.
Но Жоржетта не предвидела, что Эверод осмелится открыто разоблачить Мауру. Этот человек был жесток, как дикарь. И если бы он разрушил
Жоржетта не понимала хода мыслей Эверода, и само по себе это уже делало его очень опасным. Сегодня вечером стало ясно, что он не успокоится, пока не обагрит рук ее кровью.
– Любовь моя, – сказала Жоржетта, подходя к мужу и беря его за голову обеими руками. – Меня беспокоит цвет твоего лица. На твоем месте я бы полежала в постели. Тебе нездоровится.
Она не преувеличивала. Лицо графа было белым как мел, даже губы побледнели. Тело била мелкая дрожь, которую Жоржетта по ошибке приписала гневу. На лбу Уоррингтона выступил пот, хотя в комнате было довольно прохладно.
Гнев Уоррингтона слегка поутих, когда он ласково отнял ее руки от своего лица и приложил их к сердцу.
– Я чувствую слабость, – неохотно признал он. – Мне бы очень этого не хотелось, особенно когда я нужен своим близким.
Жоржетта поднесла его руки к губам и поцеловала пальцы. Маура убежала из бального зала прежде, чем им пришло в голову ее остановить. Когда Эверод, спотыкаясь, удалился, Уоррингтон и его добровольные помощники отпустили Роуэна. Выкрикивая ругательства в их адрес, он тоже исчез в толпе. Вряд ли можно было ожидать, что у него достанет смелости и ловкости, чтобы выследить старшего брата и убить его за нанесенное оскорбление.
Уоррингтон покачнулся и оперся на Жоржетту.
– Мне надо отыскать Роуэна.
– Тебе надо выпить чашку крепкого чая и один из моих целебных отваров, – решительно возразила Жоржетта и потянула его за руку к кровати; граф вынужден был последовать за ней. – Я позову твоего камердинера, пусть поможет тебе раздеться. А Роуэн вернется, как только немного остынет. Ты задел его гордость, обращаясь с ним так, словно он мальчик и нуждается в защите.
– Ну я же не мог просто стоять и смотреть, – пробормотал граф, ложась на спину. – Ты ведь их видела! Оба кипят, оба упрямы, готовы убить друг друга. Мои сыновья… – Уоррингтон закрыл глаза.
При этих словах Жоржетта поджала губы и задумалась: «Мои сыновья». Впервые за много лет она слышала из его уст о том, что сыновей у него двое. Конечно, Уоррингтон этого не признает, но он тревожится и за Эверода, не только за Роуэна.
– Я принесу тебе лекарство, любовь моя, – сказала Жоржетта, целуя мужа в губы. – Боль и усталость скоро пройдут.
– Я думала, он меня любит.
Маура свернулась калачиком на диване в гостиной герцога и герцогини Солити, подоткнув под себя плотное шерстяное покрывало и не веря, что когда-нибудь сможет согреться.
– Я твердила себе, что он просто не может сказать этого вслух: слишком гордый. Да и потом, между нами в прошлом было много лжи, мы не могли доверять друг другу безоглядно, – рассказывала она, пытаясь объяснить трем сидящим перед ней участливым дамам, как это она могла отдаться мужчине, который походя унизил ее, не задумываясь ни на минуту о ней самой.
Пэйшенс подалась вперед и налила себе еще чаю. Она приехала сюда через двадцать минут после подруг. В бальном зале она танцевала со своим мужем, когда Роуэн удивил всех, не исключая и Мауру, своим объявлением о помолвке. Когда братья сцепились, Рэмскар буквально протащил жену через толпу и велел ей оставаться в игорной комнате. Поэтому, когда Пэйшенс выбралась в холл, Маура с Килби и Фэйр уже уехали.
– Если бы я знала, каковы намерения Эверода, я бы сама охотно подтолкнула его как следует навстречу кулакам мистера Лидсоу, – сказала Пэйшенс с очаровательной кровожадностью. – Как, должно быть, это ужасно – стоять там и слушать, как он нахваливает твою… твои…
– Мои достоинства, – подсказала ей Маура, поскольку добросердечие Пэйшенс не позволяло ей самой закончить фразу. – Высокая похвала в устах мужчины, который переспал с умопомрачительным количеством женщин.
– Эверод никогда не казался мне жестоким, – нахмурилась Фэйр. – То, что он сделал нынче вечером, достойно всяческого порицания. – Она пробормотала еще что-то неразборчивое и, порывшись в ридикюле, вынула оттуда носовой платок. – Не могу ничего понять. Я же видела, как он увивается за тобой. Я могла бы поклясться, что он наконец-то влюбился.
Что ж, если это была любовь, он пожертвовал ею ради мести.
Маура отставила чашку в сторону. Как только Килби и Фэйр посадили ее в герцогскую коляску, девушка тут же дала волю слезам, которые так упорно сдерживала в бальном зале. Утешения подруг прорвали плотину, которую она удерживала исключительно силой воли. В темной глубине экипажа Маура горько оплакивала потерю мужчины, которого так любила. Через час с этим было покончено. В ее душе не осталось ничего, лишь боль и пустота.
– Фи, Эверод очень разочаровал меня! – воскликнула Килби; происшедшее так ее огорчило, что она не могла усидеть на месте. – Этого человека надо бы охолостить.
– В таком случае я прикажу Хеджу спрятать все ножи в доме, – сказал, входя в гостиную, герцог Солити.
Все женщины повернули головы к двери.
Герцог был не один. У Мауры все внутри похолодело, когда она подумала, что Эверод мог присоединиться к своим друзьям. Мистер Броули, лорд Бишмор и лорд Рэмскар переступили порог и поздоровались с дамами. Маура еще несколько мгновений смотрела на открытую дверь, убеждая себя: она рада, что вместе со всеми в комнату не вошел Эверод с извинениями, которые она швырнула бы ему назад, в его презрительно ухмыляющуюся физиономию.
Килби сердито посмотрела на мужа. Он хотел поцеловать ее в щечку, но она отвернулась.
– Если бы я поведала нашему дворецкому грустную повесть о том, что произошло сегодня в бальном зале Керстингов, верный слуга сам вооружился бы ножом, чтобы помочь мне сделать твоего дружка евнухом.
Его светлость выпрямился, с его губ сорвался вздох. Он бросил осторожный взгляд на Мауру.
– Ты уже слышала о выходке Эверода. Я так и подумал, когда узнал, что ты уехала с бала, не сказав мне ни слова. Я беспокоился, что из-за ребенка ты плохо себя чувствуешь.
– Я действительно плохо себя чувствую. Но за это можешь поблагодарить Эверода, – сказала Килби, ткнув мужа в грудь.
– Боже, до чего же у тебя костлявые пальцы. – Герцог отступил на несколько шагов. – Я вижу, что ты расстроена, но ты не на того нападаешь.
