электромагнита. Конец обмотки надо соединить с цинком. Северный полюс будет слева.
— Харла понимает, — сказала Тереза. — Все это он себе представляет. Но как узнать теперь, какой из концов стального стержня и есть северный полюс?
— Намагнитим стальной стержень и поместим его в кислоту, северный полюс растворится быстрее.
— Харла говорит, что подобное явление ему не знакомо. Он ничего подобного не слышал, хотя электромагниты, батареи и все прочее ему известно очень хорошо.
Я посмотрел на Лу Грехэма.
— Вы придумали это сами или вычитали в учебнике?
— Вообще я об этом где-то читал, — смущенно признался он, — но…
— Лу, — сказал я разочарованно, — я не утверждал, будто общую отправную точку вообще невозможно найти. Но нам нужны такие вещи, о которых можно рассказать в течение нескольких минут. Что-нибудь зримое…
Какая-то мысль забрезжила в моей голове, и я умолк.
Пол Уоллак смотрел на меня так, как будто хотел чтото сказать, но боялся прервать нить моих размышлений. Наконец он не выдержал и спросил:
— Вы что-то придумали, Том?
— Возможно, — пробормотал я. — Ведь должен же быть какой-нибудь зримый пример!
— То есть?
— В туннельной капсуле, конечно, найдется много вещей, наглядно демонстрирующих нужный нам принцип. Например, винты.
Я повернулся к Солу Грейбену. Сол — это наш гений среди механиков. Набросайте ему эскиз губной помадой на папиросной коробке — и он представит вам сверкающий механизм, работающий как стодолларовые часы. Однако на этот раз Сол помотал головой.
— Все постоянные соединения там сварные, а все временные — на пружинных защелках, — объяснил он.
— Черт побери! — сказал я. — Но должно же там быть хоть что-то!
— Нашлось бы, — ответил Сол, — но, чтобы добраться до этого, Харла придется пустить в ход ацетиленовый резак.
Я повернулся к Терезе.
— Харла телепат. Не может ли он видеть сквозь металл?
— Этого не может никто, — сказала она негромко.
Уоллак тронул меня за плечо.
— Вы впадаете в обычную ошибку: телепаты вовсе но обладают способностью видеть машину как рабочий чертеж. Вовсе нет. Ясновидение, насколько мне известно, вообще не имеет ничего общего со зреним.
— Но, — стоял я на своем, — должно же быть между ними что-то общее, даже если ясновидение и отличается от зрения. Так что же такое ясновидение?
— Если бы вы, Том, были слепы от рождения, я мог бы объяснить вам, что я зрячий и вижу те особенности вещей, которые вы воспринимаете только на ощупь. Это вы могли бы понять. Но никакими силами вам нельзя было бы объяснить, что именно стоит за словом «картина», и вы так бы и не постигли, что такое зрительный образ.
— Хорошо, — не отступал я, — ну а может ли он заглянуть в человеческое тело?
— Что?
— Сердце Холли остановилось, — сказал я. — Но оно не сдвинулось с места. Если Харла способен видеть сквозь мышцы, он мог бы разглядеть большой орган в грудной полости, расположенный вблизи позвоночника.
Тереза сказала:
— Телепатические образы, полученные Харла, расплывчаты и неясны. — Она посмотрела на меня. — Нечто вроде совсем нерезкого и сильно передержанного рентгеновского снимка.
— Рентгеновского снимка? — переспросил я.
— Точнее я вам объяснить не могу, — ответила она неуверенным тоном.
Я оставил эту тему. Тереза пыталась подобрать сравнение, которое могло бы как-то передать ее ощущения. Я почувствовал, что более ясного представления о сущности телепатического зрения мне получить не удастся.
— А не может он разглядеть получше?
— Он не имеет на это права.
— Права! — вспылил я. — Да ведь…
Уоллак жестом остановил меня.
— Не заставляйте Терезу подыскивать слова, Том. Харла не имеет права вторгаться в личность Холли Картер. Поэтому он не может воспринять образ ее внутренних органов.
— Черт побери! — крикнул я. — Так дайте ему это право.
— Никто из нас не уполномочен на это.
— Будь они прокляты, эти полномочия, — рявкнул я вне себя от гнева. — Дело идет о ее жизни!
Уоллак печально кивнул.
— В экстренных случаях хирург может и не посчитаться с законами, запрещающими оперировать больного без его согласия. Однако даже если он спасет пациента, тот все-таки может подать на него в суд. В нашем случае, Том, дело обстоит совсем иначе. Как вы, возможно, знаете, способности телепата зависят от доброй воли и взаимного желания передавать информацию. Тереза и Харла могут общаться, потому что они оба хотят этого.
— Но разве Харла не может понять, что все мы хотим, чтобы он посмотрел?
— Поймите же наконец, Том, что дело вовсе не в нашем разрешении. Это объективный факт. Положение упростилось бы, если бы Холли была замужем за одним из нас, но даже и в этом случае картина не стала бы совсем ясной. Это ведь форма посягательства на свободу личности.
— Свободу личности? Но в данном случае сама мысль об этом совершенно абсурдна.
— Может быть, и так, — сказал Пол Уоллак. — Но ничего изменить нельзя. Это закон природы. Такой же нерушимый, как, например, закон всемирного тяготения или закон отражения света. Но если бы даже я устанавливал эти законы, то я не имел бы права что-нибудь тут менять. Даже ради спасения жизни Холли Картер. Поймите, Том, если бы телепатия стала такой свободной и неограниченной, какой она представлялась первым ее сторонникам, то жизнь превратилась бы в непрерывный ад.
— Но при чем здесь свобода личности? Ведь Харла даже не гуманоид. Может же кошка смотреть на короля?
— Конечно, Том, но долго ли разрешали бы кошке читать королевские мысли?
— Может ли Харла хотя бы осмотреть ее снаружи? — проворчал я.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду шрамы или еще какую-нибудь особую примету?
— Да. Скажем, родимое пятно. Никто из нас не совершенен.
— А вы можете указать что-нибудь такое?
Я задумался.
Вызвать в памяти образ Холли Картер не составляло для меня никакого труда. К несчастью, я смотрел на Холли глазами влюбленного, а это значит, что для меня она была само совершенство. Если у нее и были коронки, я их не замечал. Она была сложена пропорционально, а ее волосы спадали свободно, не разделенные пробором. Кожа у нее безупречна… во всяком случае, там, где ее не закрывал купальный костюм, когда Холли загорала, сидя в шезлонге на краю плавательного бассейна.
Я покачал головой. Приходилось смириться с весьма неприятной необходимостью. Но это было нелегко: я хотел, чтобы моя богиня была совершенна, и если уж плоть ее была такой же уязвимой, как у обыкновенных смертных, мне тяжело было узнать об этом от человека, знавшего ее ближе, чем я.
Но я не хотел, чтобы она умерла. Поэтому я повернулся к Фрэнку Крэндолу.
— Может быть, ты знаешь?
