кабинку.
На этих дисках изображения и надписи различны, но везде присутствует общее слово «Свобода». Каков же смысл этих устройств, дисков в устройствах и слова «Свобода» на дисках?
Было выдвинуто несколько гипотез, но общее мнение склоняется в пользу следующей: здесь процессу отправления естественных потребностей сопутствовало обрядовое действо, возможно аналогичное любопытным ритуалам, о которых сообщают с планет Сигма-25 и Сигма-43. Согласно этой теории, слово «Свобода» обозначало какую-то добродетель, высоко ценимую обитателями Земли или же их предками. В этом случае становится понятно, почему жертвоприношение дисков непосредственно предшествовало акту отправления естественных потребностей.
Но отчего же надо было принимать меры (или, как говорит Иксрем, насильственные меры) да еще пользоваться специальным устройством, чтобы жертвоприношение обязательно состоялось в каждом отдельном случае? Это тоже можно объяснить, если допустить, что земляне приближались к кабинке только в случае настоятельной необходимости и при отсутствии этих устройств могли случайно забыть о жертвоприношении диска и впоследствии мучились бы угрызениями совести. Подобные угрызения совести, вызванные неисполнением предписанных обрядовых действ, не редкость среди обитателей планет Сигма-25 и Сигма-43.
Мне представляется, что в общем и целом на данном этапе это объяснение наиболее удовлетворительно, и, вероятно, последующие изыскания подтвердят его истинность. У Иксрема, как я уже упоминал, есть своя теория, которая, как он думает, объясняет решительно все, в том числе и диски в устройствах, и даже взрывы урана, истребившие жизнь.
По его мнению, диски выдавались землянам в награду за услуги. Он утверждает, будто земляне отнюдь не были разумными существами и не стали бы участвовать в коллективных мероприятиях без действенного побуждения.
Он утверждает, что невозможность отправлять естественные потребности, пока не принесен в жертву диск (при каждом отправлении), побуждала землян стремиться к приобретению таких дисков, а желание приобретать диски наставляло их участвовать в совместном труде, необходимом для функционирования общества.
Он полагает, что диски, найденные в местах отправления естественных потребностей, отражают лишь частный случай более общего принципа и что земляне скорее всего должны были вручать такие диски не только перед входом в эти места, но и перед тем, как получить доступ к пище и т. п.
На днях Иксрем заходил ко мне побеседовать на эту тему; я не уверен, что полностью его понял, ибо говорил он чрезвычайно быстро, как с ним часто бывает, если он увлекается очередной своей теорией. Все же общую суть я уловил, и, по-моему, его доводы лишены смысла.
Очевидно, он произвел сложнейшие расчеты, доказывающие, что система производства и распределения благ, которая зиждется на системе обмена дисков, не может быть устойчивой и неизбежно подвергается сильным колебаниям, отдаленно напоминающим маниакально-депрессивный цикл душевнобольного. Иксрем позволяет себе утверждать, будто в депрессивной фазе война становится психологически возможной даже внутри одного вида.
Я первый соглашусь с тем, что у Иксрема блестящие способности. Его теории неизменно оказываются ложными, по до сих пор в каждой из них содержалось хотя бы зерно истины. Однако в последней теории это зерно ничтожно мало; кроме того, на сей раз я могу доказать, что Иксрем заблуждается.
Последние дни мы занимались выборочным обследованием десяти жилых домов города; выборка велась по принципу случайности. В каждом доме мы нашли по нескольку мест отправления естественных потребностей, но ни одно из них не было оборудовано вышеописанным устройством, содержащим диски, — ни в одном из обследованных домов. Этот факт не оставляет от теории Иксрема камня на камне. Теперь можно считать установленным, что диски, найденные в местах отправления естественных потребностей на 'Центральном вокзале', помещались туда при обрядовом действе. Очевидно, такие обряды были связаны с отправлением естественных потребностей в общественных и только в общественных местах.
Я рад, что нам удалось разрешить эту проблему вовремя, так как мне было бы жаль, если бы Иксрем поставил себя в глупое положение, включив свою теорию в отчет. Это весьма одаренный юноша, и, несмотря на то что он сыплет нелепыми идеями по любому поводу и без повода, я к нему очень привязан.
Роберт УИЛЛИ
ВТОРЖЕНИЕ
Роберт Уилли — псевдоним Вилли Лея, известного американского ученого, специалиста в области ракетостроения, почетного члена Британского межпланетного общества. Уилли — автор книги 'Ракеты, управляемые снаряды и космические путешествия'. Он широко сотрудничает во многих научно-популярных журналах и постоянно ведет отдел в журнале 'Гэлэкси мэгэзии'.
Уолтер Харлинг смотрел, как солдаты вставляли обойму длинных и малоприятных на вид патронов в магазин зенитного орудия. Пучок тонких стволов подымался почти вертикально прямо к кронам могучих старых деревьев, которые скрывали батарею от вражеских кораблей. У дула стволы завершались барабаноподобными приспособлениями — шнейдеровскими дульными тормозами, которые отражали поток газов после выстрела, так что контротдача гасила отдачу и ствол сохранял неподвижность.
Внешние отверстия дульных тормозов были плотно закрыты металлическими крышками с резиновой прокладкой. Если бы дождевая вода попала в ствол, то никто не мог бы предсказать, что произошло бы при следующем выстреле. А дождь шел, упорный многочасовой дождь. И хотя до вечера было еще далеко, темнота уже сгустилась. Взгляд лишь с трудом различал ближайшие деревья и задранные стволы орудий в сыром сумрачном воздухе.
Батарея стояла неподалеку от дороги. По другую сторону дороги, на поляне, излюбленном местеотдыха туристов в этом лесу (одном из прекраснейших заповедных лесов страны), находилась батарея восьмидюймовых гаубиц. Она вела размеренный огонь. Уолтер Харлинг всего час назад довольно долго смотрел, как стреляет батарея. Каждые четырнадцать минут тяжелый ствол одной из гаубиц вздрагивал от сильнейшей отдачи взорвавшегося заряда. Затем стреляли три остальных орудия с точными интервалами в двенадцать секунд. Потом на четырнадцать минут они замирали. Угол возвышения толстых стволов показывал, что гаубицы стреляют на максимальное расстояние.
Уолтер Харлинг не понял бы, что все это может показаться настоящей войной только штатскому наблюдателю, если бы ему об этом не сказали. Да и когда ему сказали, он поверил не сразу. Но потом он начал замечать разницу. Гаубицы стреляли без пламегасителей… И солдаты вели бы себя иначе, если бы ожидали ответного обстрела. Они напрягали все силы, чтобы выпускать снаряды по дальней цели с предельной частотой, на которую были способны их орудия. Но они не прислушивались, стараясь уловить свист вражеских снарядов. О возможности 'ответного удара' их предупреждали заблаговременно.
В знаменитом лесу, затянутом теперь сеткой дождя, стоял непрерывный грохот артиллерийской стрельбы. Огонь вели многочисленные батареи тяжелых гаубиц, причем синхронизация была безупречной и очередной снаряд взлетал в воздух не реже чем через пятнадцать секунд. Казалось даже, что это работают какие-то чудовищные машины — с оглушительным шумом, но ритмично.
Внезапно сквозь дождь и монотонный рев артиллерии, который стал словно бы неотъемлемой частью мокрого леса, пронесся крик команды.
— Части противовоздушной обороны, внимание! Приближается неприятельский корабль.
Расчеты зениток мгновенно ожили. Они встали у орудий, готовые в любую секунду приступить к исполнению своих обязанностей, напряженно ожидая команды, а может быть, и смерти.
Ждать команды пришлось долго. Однако сквозь безмолвие, которое, казалось, наступило за внезапной суетой (гаубицы продолжали стрелять с точностью часового механизма), Харлинг услышал глухой гром более тяжелых орудий. Он знал, что на единственном железнодорожном пути, проходившем неподалеку от опушки заповедного леса, установлено несколько двадцатичетырехдюймовых железнодорожных
