– Тупая, бля, обезьяна, – смеется он.
У меня перед глазами раскинутые ноги Кенни, дешевые трусы и съежившийся хрен, в его глазах – мольба.
Радкин распространяется о том, что мы будем держать его под арестом, пока не найдем Бартона.
Я представляю Кенни в его клетке, употевшего и обосравшегося от страха.
Все смеются. Мы въезжаем на автостоянку.
Начальник уголовного розыска Хилл уже поджидает нас.
– Можно вас на минуту? – говорит он инспектору Радкину.
– В чем дело?
– Не здесь.
Мы с Эллисом остаемся стоять у стола, а Альф Хилл уводит Радкина на второй этаж.
Мы ждем, Фрэнки крутится вокруг, болтая о пресловутом соперничестве между Ланкаширом и Йоркширом.
– Фрейзер, сюда, живо! – орет Радкин с лестничной площадки.
Я поднимаюсь по ступенькам, в животе – пусто.
Эллис дернулся было за мной.
– Жди здесь, – отрезал я.
Радкин и Хилл в Отделе расследования убийств ланкаширской полиции.
Одни.
Хилл кладет телефонную трубку.
– Достань эту чертову папку! – кричит Радкин.
Я вытаскиваю из ящика протокол.
– Дознание на месте?
– Ага, – говорю я.
– Какая там стоит группа крови?
– Третья, – говорю я по памяти, листая документы.
– Проверь.
Я проверяю и киваю.
– Прочитай мне, что там написано.
Я читаю:
– Определение группы крови по анализу спермы из влагалища и заднего прохода потерпевшей: третья группа.
– Дай-ка сюда.
Я передаю ему протокол.
Радкин пялится на листок, держа его на ладонях.
– Твою мать.
– Вот черт, – вторит Хилл.
Радкин просматривает листок на свет, переворачивает обратной стороной и передает начальнику уголовного розыска Хиллу.
Радкин набирает номер.
Хилл ждет, закусив нижнюю губу.
– Третья, – говорит Радкин в трубку.
Долгое молчание.
В конце концов Радкин повторяет:
– Девять процентов населения.
Снова пауза.
– Хорошо, – говорит Радкин и передает трубку Альфу Хиллу.
Хилл слушает, затем говорит:
– Так и сделаю, – и кладет трубку.
Я стою.
Они сидят.
Минуты две никто ничего не говорит.
Радкин поднимает на меня глаза и качает головой, словно хочет сказать:
– В чем дело? – спрашиваю я.
– Фарли снял анализ спермы с плаща Мари Уоттс.
– И?
– Третья группа крови.
Времени где-то около восьми или девяти вечера, еще не стемнело.
От писанины у меня болят глаза, плечи и пальцы.
Звонки в Лидс не прекращаются.
Отделение паники.
Радкин все время посматривает на меня, как бы говоря:
Мы продолжаем выписывать, переписывать, проверять, перепроверять, как кучка червяков-монахов, корпящих над священными книгами.
А я, я все думаю:
Эллис сидит и строчит, совершенно обалдев, крутя головой, как герой фильма «Экзорцист»[14] во время ритуала изгнания дьявола.
Я делаю наброски места преступления, обозначаю ботинки и плащ. Я поднимаю глаза и говорю:
– Я пойду еще раз туда схожу.
– Сейчас? – спрашивает Эллис.
– Мы что-то упустили.
– Мы что, собираемся тут на ночь оставаться? – спрашивает Радкин.
Все смотрят на часы и пожимают плечами.
Радкин снимает трубку.
– Я организую вам ночлег, – говорит Фрэнки.
– Только, смотри, найди что-нибудь поприличнее – говорит Радкин, прикрывая трубку рукой.
Вверх по Черч-стрит, уже почти совсем стемнело, поезд, изгибаясь, отползает от вокзала.
Желтые огни, мертвые лица за стеклом.
Я ищу пропавших, пытаюсь найти четверг двухлетней давности.
Четверг, двадцатое ноября 1975 года.
С утра зарядил дождь, из-за чего Клер весь день просидела в пабе у подножия холма. Паб «Святая Мария», как и ночлежка.
Слева – многоэтажная стоянка и Френчвуд-стрит.
Я перехожу улицу.
За моей спиной тормозит машина, затем объезжает меня.
На углу – бомж, он спит на постели из жестяных банок и газет.
От него воняет.
Я закуриваю и смотрю на него сверху вниз.
Он открывает глаза и вскакивает с тротуара.
– Пожалуйста, не ешьте мои пальцы, возьмите лучше мои зубы. Возьмите, мне самому они уже не нужны. Но мне нужна соль, нет ли у вас соли, ну хоть щепоточки?
Я прохожу мимо него и поворачиваю на Френчвуд-стрит.
– СОЛЬ! – вопит он мне вслед. – Чтобы мясо не испортилось!
Черт.
Улица погрузилась в темноту.
