Говард утвердительно покивал и минуту помолчал. Он понял, что немного недооценил Штрайтцера. Широко взмахнув рукой, Говард произнес:
— Американская секретная служба не забывает своих друзей… Ну а теперь… — Он отложил сигару, поудобнее устроился в кресле и перевел взгляд на потолок. — Теперь еще раз об истории с Грандиером…
— Эта история для меня чрезвычайно неприятна, — виноватым тоном произнес Штрайтцер, но мурашки уже не бегали у него по спине.
— Ну, не будем из этого делать трагедию, — благосклонно утешил его Говард, но тут же снова напугал: — До тех пор пока этот парень будет вести себя разумно, нет необходимости заострять внимание на том, что вы были хорошими друзьями.
У Штрайтцера в голове опять возник клубок самых различных мыслей. Его взгляд ушел куда-то в глубину, за Говарда.
— Да, сэр. Мы с Гранднером были друзья, и я уверен, что он будет вести себя разумно… Единственного я не могу понять: как это могло произойти? У него в Праге было довольно простое задание.
— Согласно официальной версии, переданной соответствующим органам незадолго до моего вылета из Нью-Йорка, ваш приятель напился и попал в автомобильную аварию, во время которой была ранена девушка, сидевшая у него чуть ли не на коленях.
Штрайтцер на мгновение опешил и выпалил:
— Я не верю!
Именно этого и ждал Говард:
— Дружище, я же не утверждаю, что официальное сообщение чехов должно быть правдивым.
— Извините, мистер Говард, но такой нелепицы Гранднер никогда бы не допустил.
— Тогда нам не остается ничего иного, как искать причины в другой области… — кивнул американец, и ему вдруг пришло в голову, что Штрайтцер стареет. Времена, когда он был толковым работником и глупости не приходили ему в голову, миновали. Сейчас он произносит их вслух.
— Если официальная версия неправдива — а вы ее энергично отвергаете, — то нам стоит подумать, не является ли это заранее спланированной акцией. Если арест Гранднера только часть какой-то комбинации, то, естественно, возникает вопрос, от кого чехи узнали, что у торгового представителя фирмы ТАНАСС было далеко не торговое задание.
Штрайтцер вытер пот со лба и беспомощно произнес:
— Может, это простая случайность.
— Господь с вами, старина, — дружеским тоном заметил полковник, — в случайность могут поверить любовники, но не шеф филиала американской секретной службы в Мюнхене.
Штрайтцер уже понял, что сам себя загнал на тонкий лед. Нахмурившись, он сказал:
— Мне все же кажется…
— Мне не хотелось бы навевать вам плохие сны, Штрайтцер… — перебил его Говард и, поднимаясь, с улыбкой заметил: — Но вам следовало бы об этой истории серьезно подумать…
3
И Штрайтцер думал, серьезно думал. За четверть века он проделал для американцев много полезной работы. В конце концов, американская секретная служба за красивые глаза никому не платит. Штрайтцер в совершенстве владел всеми тонкостями разведывательной работы, был отважен и деловит. В какой-то период даже считался одним из асов европейской разведки.
А теперь шестидесятилетний рубеж давал себя знать, и все стало иначе. Все чаще и чаще он терял спокойствие, а при этом и умение предвидеть, подгонял себя и своих людей, чем создавал атмосферу постоянной нервозности. И самое страшное заключалось в том, что он утратил способность к риску…
Чем яснее Штрайтцер сознавал это, тем сильнее боялся, что это поймут и в Центре. А он пока не собирался уходить со сцены. И дело тут не в деньгах, у него их было достаточно. Просто он не хотел расставаться со своей средой. Он знал, как категорично в их деле оценивают работников — сам пользовался подобными критериями при оценке своих подчиненных. Поэтому естественно, что он сразу связал внезапный приезд Говарда с тем, что так волновало его в последнее время.
На следующее после ужина с полковником утро Штрайтцер вызвал к себе мужчину спортивного вида, которому на первый взгляд никто не дал бы сорока лет. Это был чехословацкий эмигрант Петр Галва — второй человек в филиале американской секретной службы в Мюнхене.
— Ну что? — осведомился Штрайтцер, как только Галва появился в дверях.
Тот часто заморгал, пригладил ладонью коротко подстриженные волосы:
— Разрешите сесть, герр директор?
Штрайтцер кивнул. Галва сел в кресло в ожидании дальнейших вопросов.
— Есть информация из Праги? — заметно спокойнее спросил Штрайтцер.
— Если вы имеете в виду случай с Гранднером, — неторопливо ответил Галва, — то подробности будут известны завтра утром…
— Утром… утром…
— Раймер вернется из Праги сегодня ночью и завтра утром проинформирует меня.
Штрайтцер минуту помолчал, потом встал и прошелся по кабинету, Галва повернулся к нему, но нервное состояние директора, казалось, не особенно его беспокоило.
— Кажется, у вас есть на этот счет свое мнение, герр Галва, не так ли?
— Разумеется… Мое мнение о Гранднере вы давно знаете.
— Знаю… Вы считаете его идиотом! — выпалил Штрайтцер.
— Ну-у, — протянул Галва, — так я о нем никогда не говорил. Правда в том, что я постоянно толкую ему об опасности чрезмерного пристрастия к алкоголю, а он на это ноль внимания.
— Он выпивает не больше других.
— Может быть, но пьянеет он значительно быстрее, чем другие.
Штрайтцер махнул рукой и сел в кресло рядом с Галвой, внезапно поняв, что его заместитель прав. Да он и сам неоднократно предупреждал об этом Гранднера. Предложив Галве сигару, Штрайтцер с улыбкой согласился:
— Действительно, долго он не выдерживает.
— Да, герр Штрайтцер, это вы точно подметили.
Штрайтцер быстро взглянул на своего собеседника, но в его глазах не увидел и тени иронии.
— Ну а теперь напомните мне, — сказал Штрайтцер, — что Гранднера послали в Прагу по моему устному указанию.
— Какой в этом смысл?
«Этот невозмутимый чех будет директором фирмы ТАНАСС, хоть он и эмигрант», — подумал Штрайтцер.
— Но вы же знаете, что это было именно так, — после паузы задумчиво произнес Штрайтцер. — Какой из этого получился бы превосходный скандал!
— Каждый, кто направляет агентов за рубеж, должен считаться с тем, что некоторые из них не вернутся, герр Штрайтцер. И какая разница, кто из нас его посылал. В конце концов, это не первый человек, который не возвратился.
— Вы, безусловно, правы, только вокруг этого случая что-то уж больно шумят.
— Я проанализировал, что Гранднер знает и что мог бы выдать на допросах. Получилось не очень много. Правда, я не знаю… — Галва замолчал, как будто подыскивая подходящую формулировку.
Вольфганг Штрайтцер сразу понял, куда целится его заместитель:
— Вы хотите сказать, что не знаете, о чем мог ему рассказать я, не так ли?
— Да, герр Штрайтцер. Это ведь ваш близкий друг.
— Безоговорочно заслуживающим доверие я его не считал, — решительно заявил Штрайтцер. И
