- О, не убегайте меня! - говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки. - Ласки... одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне любить вас, говорить вам о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня законом. Хотите, я выведу вашего мужа в почести, в славу... я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне любить вас.
Негодование и горесть изобразились на кротком лице Анны Павловны.
- Умоляю вас, граф, не унижайте меня; я несчастлива и без того! сказала она, заливаясь слезами, и столько глубоких страданий, жалоб и моления, столько чистоты и непорочности сердца послышалось в этих словах, что Сапега, несмотря на свое увлечение, как бы невольно остановился.
В первый почти раз женщина не гневом и презрением, а слезами просила его прекратить свои искания, или, лучше сказать, в первый еще раз женщина отвергнула его, богатого и знатного человека. Он решился притвориться и ожидать до времени. 'Ее надобно приучить к мысли любить другого, а не мужа, - подумал он, - а я ей не противен, это видно'.
- Простите моему невольному увлечению и останемтесь друзьями, - сказал он, подходя к Анне Павловне и подавая ей руку.
Во весь остальной день граф не возобновлял первого разговора. Он просил Анну Павловну играть на фортепиано, с восторгом хвалил ее игру, показывал ей альбомы с рисунками, водил в свою картинную галерею, отбирал ей книги из библиотеки. Узнавши, что она любит цветы, он сам повел ее в оранжереи, сам вязал для нее из лучших цветов букеты, одним словом, сделался внимательным родственником и больше ничего.
Часу в шестом вечера Анна Павловна начала собираться домой. При прощании граф, как бы не могший выдержать своей роли, долго и долго целовал ее руку, а потом почти умоляющим голосом просил дать ему прощальный поцелуй.
На этот раз Анна Павловна исполнила его желание почти с неудовольствием. Провожая ее до крыльца, граф взял с нее честное слово приехать к нему через неделю и обещался сам у них быть после первого визита Задор-Мановского.
Анна Павловна уехала.
Граф остался один: наружное спокойствие, которое он умел выдержать в присутствии Мановской, пропало.
'Что это значит, - думал он, - она не любит мужа - это видно, почему же она отвергает и даже оскорбляется моими исканиями? Я ей не противен, никакого чувства отвращения я не заметил в ней... напротив! Если я круто повернул и если только это детская мораль, ребяческое предубеждение, то оно должно пройти со временем. Да и что же может быть другое? Уж не любит ли она кого-нибудь?'
На этой мысли граф остановился.
'Отчего я не узнал, - подумал он с досадой, - она начинала быть так откровенна. Но узнать ее любовь к другому от нее самой - значит потерять ее навсегда. Но от кого же узнать? Соседи... их неловко спрашивать'. Граф вспомнил об Иване Александрыче и позвонил в колокольчик.
- Позвать Ивана Александрыча, - сказал он вошедшему лакею.
Не прошло секунды, Иван Александрыч был уже в гостиной. Он давно стоял у дверей и боялся только войти.
- Пойдем, Иван, в кабинет, - сказал граф, уходя из гостиной. Оба родственника вошли в знакомый уже нам кабинет. Граф сел на диван. Иван Александрыч стал перед ним, вытянувшись.
- Говори что-нибудь, Иван, - произнес граф.
- Что прикажете, ваше сиятельство?
- Например, сплетни здешние.
- Сплетни, ваше сиятельство?
- Да, сплетни, например, что здесь говорят про эту даму, которая у меня была здесь сейчас?
- Что говорят, ваше сиятельство, да мало ли что говорят! Хвалят-с, отвечал Иван Александрыч, который, видя внимание, оказанное графом Мановской, счел за лучшее хвалить ее.
- За что же хвалят?
- За красоту, ваше сиятельство, - отвечал племянник, припоминая, что граф называл ее красавицей.
- А каково она живет с мужем?
- Дела семейные трудно судить, ваше сиятельство, кажется, что не очень согласно; впрочем, он-то...
- Он боров!
- Именно боров, ваше сиятельство, - отвечал Иван Александрыч и засмеялся, чтоб угодить графу.
- Так, стало быть, она не любит мужа?
- Не любит, ваше сиятельство, будьте спокойны, не любит.
- А другого кого-нибудь не любит ли?
- Другого-с?
- Да, нет ли слухов?
- Слухов-то нет, ваше сиятельство! - начал Иван Александрыч и остановился. Он вспомнил угрозы Эльчанинова.
- Ну, так что же, если слухов нет? - повторил граф.
- Слухов нет-с, а я кой-что знаю, - ответил Иван Александрыч. Он решительно не в состоянии был скрыть от графа узнанной им про Анну Павловну тайны, которой тот, как казалось ему, интересовался.
- Что же такое ты знаешь? - спросил Сапега с беспокойным любопытством.
- А знаю, ваше сиятельство... только, бога ради, не говорите, что от меня слышали.
- Не торгуйся, - сказал нетерпеливо граф.
- Изволите припомнить, как вы изволили посылать меня в Могилки, чтобы известить о вашем приезде?
- Ну?
- Вот я и приезжаю. Спрашиваю: 'Дома господа?' - 'Нет, говорят, барин уехал в город, а барыня в оржаном поле прогуливается'. Ах, думаю, что делать?.. Пометался по полю туда-сюда; однако думаю: дай-ка пойду к Лапинской роще; там грибы растут, - не за грибами ли ушла Анна Павловна? Только подхожу к опушке, глядь, она как тут, да еще и не одна.
- Как не одна! С кем же?
- С Валерьяном Александрычем Эльчаниновым.
- Кто такой Эльчанинов?
- Помещик-с, молодой человек, образованный, умный. Ба-ба, думаю себе, вот оно что! Подхожу; переконфузились; на обоих лица нет; однако ничего: поздоровались. Я передал приказание вашего сиятельства. Анна Павловна нечего уж и не понимает! Иван Александрыч... Валерьян Александрыч... говорит и сама не знает что.
- Ты не лжешь ли, Иван? - спросил граф.
- Скорее жизни себя лишу, чем солгу вашему сиятельству! - отвечал Иван Александрыч.
- Но, может быть, он как гость приехал, и они гуляли? - спросил Сапега.
- Вот в том-то и штука, ваше сиятельство, что с мужем он незнаком. После, как поздоровались мы: 'Пойдемте, - говорит Анна-то Павловна, - в усадьбу', а Эльчанинов говорит: 'Прощайте, я не пойду!' - 'Ну, прощайте', говорит. Вот мы и пошли с нею вдвоем. 'Что это, - говорю я, - Валерьян Александрыч не пошел в усадьбу?' - 'Не хочет, говорит, незнаком с мужем'. А сама так и дрожит. Ну, я что ж, и не стал больше расспрашивать; еду потом назад, гляжу: Валерьян Александрыч дожидается и только что не стал передо мной на колени. 'Вы, говорит, благородный человек, Иван Александрыч! Не погубите нас, не говорите никому!.. Люди мы молодые'. - 'Что мне, говорю, за дело, помилуйте'. - 'Нет, говорит, побожитесь'. Я и побожился. Да уж для вашего сиятельства и божба нипочем: вам сказать и бог простит.
Теперь для графа все было ясно: Анна Павловна отвергала его искания, потому что любила другого. Мысль эта, которая, может быть, охладила бы пылкого юношу и заставила бы смиренно отказаться от предмета любви своей, эта мысль еще более раздражила избалованного старика: он дал себе слово во что бы то ни стало обладать Анной Павловной. Первое, что считал он нужным сделать, это прекратить всякое
