он, - стройная блондинка, хорошенькая, даже очень хорошенькая. А что, Иван, нравится тебе она?
- Кто, ваше сиятельство?
- Ну, жена этого Задора, что ли?
- Задор-Мановского? Худа очень, ваше сиятельство.
- Да ты знаток, Иван, в женской красоте? - спросил граф.
- Ха-ха-ха, ваше сиятельство! Как вам сказать, конечно-с, больших красавиц не случалось видать.
- А разве ты не видал Анеты Кронштейн?
- То есть Задор-Мановской-с, ваше сиятельство? Как-же-с, сколько раз обедывал, ночевал у них.
- Как же ты говоришь, что не видал красавиц? Вот тебе красавица!
- Красавица, ваше сиятельство? - спросил удивленный Иван Александрыч.
- Трудное, брат, дело понимать женскую красоту; ни ты, да и многие, не понимают ее.
- Конечно, ваше сиятельство, мы люди необразованные.
- Тут не образование, мой милый, а собственное, внутреннее чутье, возразил граф. - Видал ли ты, - продолжал он, прищуриваясь, - этих женщин с тонкой нежной кожей, подернутой легким розовым отливом, и у которых до того доведена округлость частей, что каждый член почти незаметно переходит в другой?
Иван Александрыч слушал, покраснев и потупившись.
- А замечал ли ты, - продолжал Сапега одушевляясь, - у них эти маленькие уши, сквозь которые как будто бы просвечивает, или эти длинные и как бы без костей пальцы? - Сапега остановился.
Иван Александрыч решительно не знал, что ему отвечать.
- Или эта эластичность тела, - продолжал граф, как бы более сам с собою. - Это не опухлость и не надутость жира; напротив: это полнота мускулов! И, наконец, это влияние свежей, благоухающей женской теплоты? Что, Иван, темна вода во облацех? - заключил Сапега, обратившись к Ивану Александрычу.
- Вы, ваше сиятельство, так говорите, что... - начал было тот.
- Что - что?
- Ничего, ваше сиятельство, я говорю, что вы уж очень хорошо говорите.
- Словами не передашь всех тонкостей! - произнес граф, вздохнув, и замолчал.
- Вот, если осмелюсь доложить, - начал Иван Александрыч, ободренный вниманием дяди, - здесь есть еще красавица.
- Красавица?
- Да, ваше сиятельство, прелесть женщина, только ух какая!
- Какая же?
- Кокетка, ваше сиятельство, ужасная.
- Девушка?
- Вдова, ваше сиятельство.
- Вдова? - произнес граф. - Чем же она красавица?
- Да уж, этак, женщина высокая, белая-с, - начал Иван Александрыч, глаза карие... нет, позвольте... голубые, зубы тоже белые.
- Купчиха!.. Мерзость какая-нибудь, должно быть! Расскажи лучше, нет ли других? - перебил Сапега.
- Других, ваше сиятельство, лучше этой нет.
- Дрянь же, брат, видно, у вас женщины.
- Известное дело, ваше сиятельство, не в Петербурге!
- Нынче и в Петербурге ничего нет порядочного, - возразил граф, - или толстая, или больная!
- Последние, видно, времена приходят, ваше сиятельство. Народ уж заметно очень мельчает.
- Послушай, Иван, - перебил Сапега, - отчего это у меня не был этот Мановский?
- Болен, должно быть, ваше сиятельство.
- Кто он такой?
- Помещик-с.
- Как бы заставить его приехать ко мне?
- Заставить, ваше сиятельство? Заставить-то трудно: очень упрям...
- Упрям? - сказал граф, подумав. - Стало быть, он не был у меня не потому, что болен, а потому, что не хочет.
Иван Александрыч, пойманный во лжи, побледнел.
- Богат он? - прибавил граф.
- Богат, ваше сиятельство, триста душ да денег куча! Вряд ли не будет на следующую баллотировку губернским.
- Чин его?
- Полковник-с.
- Завтра я поеду к нему, - сказал граф, вставая.
- К Задор-Мановскому, ваше сиятельство? - спросил Иван Александрыч, как бы не веря ушам своим.
- Да, - отвечал отрывисто граф, - ты теперь ступай в их усадьбу и как можно аккуратней узнай: будут ли дома муж и жена? Теперь прощай, я спать хочу!
Граф лег на диван и повернулся к стене, Иван Александрыч на цыпочках вышел из кабинета.
- Иван! - крикнул граф.
Племянник снова появился в дверях.
- Вели к восьми часам приготовить мне карету: я еду к предводителю, а сам сегодня же исполни, что я говорил.
- Будьте покойны, ваше сиятельство, - отвечал Иван Александрыч и вышел.
- Приготовить карету его сиятельству к восьми часам, - сказал он, проходя важно по официантской.
Несколько слуг посмотрели ему вслед с усмешкой.
- Вишь, какой командир! - сказал один из них.
- Видно, граф дал синенькую на бедность, так и куражится, чучело гороховое! - подхватил другой.
VI
В ту самую минуту, как Иван Александрыч вышел с поручением от графа, по небольшой тропинке, идущей с большой дороги к казенной Лапинской роще, верхом на серой заводской лошади пробирался Эльчанинов, завернувшись в широкий черный плащ. Он ехал на тайное свидание с Анной Павловной. Лошадь шла шагом. Герой мой придумывал, как начать ему объяснение в любви: сказать ли, что прежде любил ее, признаться ли ей, что Вера была одним предлогом для того только, чтобы сблизиться с нею?.. Но она знала, что он Веру любил, еще не видавши ее. Гораздо лучше сказать, что теперь она осталась одна для него в целом мире, что он только ее одну может любить; а что она к нему неравнодушна, в этом нет сомнения: он заметил это еще в Москве, и к чему бы, в самом деле, назначать свидание; она теперь дама и, как видно, не любит мужа и несчастлива с ним, а в этом положении женщины очень склонны к любви. Ему только надобно быть решительным. С такими мыслями подъехал он к роще, привязал лошадь к дерену и пошел пешком в ту сторону, которая прилегала к могилковскому полю.
Глубокое молчание царствовало в лесу, только шум его шагов да по временам взмах поднявшеюся из-под куста тетерева нарушал тишину. Огромные сосны, поросшие мохом, часто заслоняли ему дорогу своими длинными ветвями, так что он должен был или нагибаться, или отводить руками упругие сучья. С приближением в середину лес становился чаще и темнее. Под ногами у него хрустели беспрестанно сухие сучья, которые покрывали землю целым пластом. Кроме того, ему часто приходилось перелезать через