штуки Николя, который прежде заставил отца определить ее на это место, а теперь прогнать; и ее бесило в этом случае не то, что Николя и отец его способны были делать подобные гадости, но что каким образом они смеют так нагло и бесстыдно поступать в своей общественной деятельности. В прежнем своем удалении от службы Елена еще видела некоторую долю хоть и предрассудочной, но все-таки справедливости: ее тогдашнее положение действительно могло произвесть некоторый соблазн на детей; а теперь она, собственно, выгнана за то, что не оказала благосклонности Николя Оглоблину. Что же это такое?.. Где, в каком варварском и диком государстве может быть допущен подобный произвол? На первых порах Елена думала было жаловаться и объяснить подробно причину, по которой ее лишили места. Но кому?.. И кто поверит ей? Николя же и родитель его очень хорошо могут наклеветать на нее все, что им будет угодно, чрез разных своих лакеев и сторожей... Елена даже заплакала от горя и досады. Как бы ни было, однако она должна была подумать, куда ей приклонить свою голову. На первое время Елена решилась переехать в ту гостиницу, где жил Жуквич, и велела своей прислуге укладываться. Маленький Коля ее, начинавший все говорить, заинтересовался этими сборами и начал приставать к своей няне.
- А то ти это делаесь? - спрашивал он ее, видя, что она кладет одну вещь за другой в сундук.
- Укладываюсь, батюшка! - отвечала ему няня.
- А засем? - спросил ребенок.
- Мы переезжаем, батюшка.
- А куди?
- Не знаю-с, маменька переезжает, - говорила няня.
Коля побежал к матери и взмостился к ней на колени.
- Мы, мама, к папе едем? - говорил он.
Няня и горничная давно натолковали ему, что у него есть папа очень богатый.
- Нет, мой друг, у тебя папы нет! - отвечала ему Елена.
- А где он, мама?
- Умер.
- Его бог взяй, мама?
- Нет, не бог.
- А то же его взяй?
- Никто. Он умер, его и похоронили в землю.
- А засем его похоении в земью?
- Потому, что он разлагаться начал.
Ребенок смотрел на мать; он совершенно не понял последнего ее ответа, а между тем все эти расспросы его, точно острые ножи, резали сердце Елены. Часа через три она совсем выехала из своей казенной квартиры в предполагаемую гостиницу, где взяла нумер в одну комнату, в темном уголке которого она предположила поместить ребенка с няней, а светлую часть комнаты заняла сама. Горничную свою Елена рассчитала и отпустила, так как отчасти подозревала ту в распущенной сплетне про нее; кроме того, ей и дорого было держать для себя особую прислугу (у Елены в это время было всего в кармане только десять рублей серебром). Покуда она таким образом устроивалась, Жуквича не было дома, и Елена велела ему сказать, как он придет, что она переехала в гостиницу совсем на житье. Ему, вероятно, передали это, потому что, возвратясь, наконец, и войдя к ней в нумер, он прямо спросил ее:
- Что ж это такое?.. Опять новое переселение?
- Опять! - отвечала Елена.
- Вы ж были там чем-нибудь недовольны? - проговорил Жуквич.
- Напротив, мной оказались очень недовольны, так что выгнали даже меня из службы!
Тень неудовольствия явно отразилась в глазах Жуквича.
- Но какая ж была причина такому неудовольствию на вас? - спросил он.
- Причина вся в том, что вы бывали у меня, и что я вот иногда уезжала с вами кататься по Москве...
- Да нет же!.. Не может быть!.. Какая ж это причина! - говорил Жуквич, как бы все больше и больше удивляясь.
- Разумеется, это один только предлог, - подхватила Елена: - а настоящая причина вся в том, что этот дуралей Николя вздумал на днях объясниться со мной в любви... Я, конечно, объявила ему, что не могу отвечать на его чувство. Он разгневался на это и, вероятно, упросил родителя, чтобы тот меня выгнал из службы... Скажите, мыслимо ли в какой-нибудь другой стране такое публичное нахальство?
- О, да боже ж ты мой! Здесь много бывает, чего нигде не бывает! полувоскликнул грустным голосом Жуквич.
- Прекрасно-с; но всякому терпению есть предел, - сказала Елена. Должно же оно когда-нибудь лопнуть.
- Ну, и лопай ж!.. Что из этого?.. - говорил с досадой Жуквич.
- Как что из этого! - произнесла, вспыхнув даже вся в лице от гнева, Елена. - Я никак, Жуквич, не ожидала слышать от вас подобные вещи; для меня, по крайней мере, это вовсе не что из этого!.. Чувство мести и ненависти к моей родине до того во мне возросло, что я хочу, во что бы то ни стало, превратить его в дело, - понимаете вы это?
Жуквич на это молчал.
- Поедемте за границу и устроимте там какой хотите заговор; но только я мести и мести жажду!..
- Какой же заговор и с кем? - возразил ей Жуквич.
- А с теми, что неужели вся ваша партия и вся страна ваша намерены спокойно сносить ваше порабощение?
- Пока!.. - отвечал Жуквич, пожимая плечами.
- Но долго ли это пока будет продолжаться?
- Пока ж положение обстоятельств не сложится для нас более благоприятно.
- А теперь так-таки ничего и быть не может?
- Сколько ж мне известно, - ничего! - отвечал, опять пожимая плечами, Жуквич.
- И вы, значит, будете тут жить под присмотром?
- Буду ж жить под присмотром.
- Ну, я больше на вас надеялась, Жуквич! - проговорила Елена.
- Панна Жиглинская! - начал он кротким и убеждающим голосом. - В политической деятельности - вы ж не знаете еще ее - прежде ж всего нужно терпеть и выжидать.
- Но чего ждать - я желала бы знать, потому что вы никогда ничего определительного не говорили мне об этом.
- Вы знайте ж одно, - продолжал Жуквич тем же убеждающим голосом, - что дух Польши не ослаб, что примирения между нами ж и русскими быть не может, а прочее ж все зависит от политического горизонта Европы: покоен он или бурен.
- Покоен он или бурен... Вы все, кажется, прозеваете и пропустите! произнесла Елена с досадою.
Переезжая в гостиницу, она почти уверена была, что уговорит Жуквича уехать с ней за границу; но теперь она поняла, что он и не думает этого, значит, надо будет остаться в Москве. А на какие средства жить? С течением времени Елена надеялась приискать себе уроки; но до тех пор чем существовать?.. Елена, как ей ни тяжело это было, видела необходимость прибегнуть к помощи Жуквича.
- В таком случае, - начала она, краснея в лице, - так как я теперь совершенно без всяких средств, то буду просить у вас из тех денег, которые мы собрали во вторую лотерею, дать мне рублей сто, которые я очень скоро возвращу.
- Но те ж деньги в Париже! - возразил ей Жуквич.
- В таком случае не можете ли вы пока дать мне из своих денег, а потом и получите их из банка?
- Хорошо-с! - отвечал Жуквич, и Елена очень хорошо почувствовала, что тон голоса его был при этом не совсем довольный.
- Ну, вы, кажется, устали, да и я тоже устала, - хочу отдохнуть, проговорила она, протягивая Жуквичу руку.
