- Смотритель дома сказывал... горничная ее сказывала... солдат, что у ворот стоит, говорил. Как ее после этого не выгнать?..
- Выгоняйте! - произнес грустно-насмешливо Феодосий Иваныч.
- Но как это сделать?
- Надо как-нибудь сделать! - отвечал Феодосий Иваныч неопределенно; но по выражению его лица видно было, что он знал, как это сделать.
- Надо!.. Надо!.. Да говорите же, как это сделать? - закричал, наконец, на него начальник.
Феодосий Иваныч при этом еще больше надулся.
- Позовите этих - смотрителя, горничную и сторожа, расспросите их... отвечал он тем же неохотливым тоном.
- Ну, позовите!
Феодосий Иваныч пошел.
- Она ведь дом сожечь может! - крикнул ему вслед начальник, как бы желая внушить ему важность дела.
Но Феодосий Иваныч не обратил на это особенного внимания и через несколько времени привел в присутствие смотрителя дома, горничную Елены и сторожа.
Генерал начал расспрашивать прежде всех смотрителя, как более умного и толкового человека.
- Эта... госпожа Жиглинская... кастелянша, как слышал я, в связи с поляком Жуквичем?
Смотритель при этом приподнял плечи вверх и вскинул немного глаза в потолок.
- Надо быть, ваше превосходительство, что так! - проговорил он.
- И я слышал... что у них ночью огонь... часов до трех бывает.
- Было это, ваше превосходительство, раза четыре это было! - отвечал смотритель.
- Чтобы не было у меня вперед этого! Никогда не было! - закричал вдруг генерал и погрозил даже пальцем смотрителю. - Я теперь ее выгоняю вон!.. Но она... все еще, может быть, проживет тут... день и два... чтобы совсем у ней не было в эти дни огня... совсем!.. Я с вас спрошу, - вы мне за то ответите!
- Не будет, ваше превосходительство, у ней огня никакого-с!.. Слушаю-с!.. Совсем никакого не будет! - успокоивал его смотритель, как видно, насквозь знавший своего начальника, а потому нисколько не смутившийся от его крика.
- Чтоб и не было! - повторил еще раз старик и с тем же раздражительным тоном обратился к горничной Елены:
- У твоей госпожи есть возлюбленный?
- Никак нет-с, ваше превосходительство! - заперлась было та на этот раз, струсивши до слез.
- А я знаю, что есть! - крикнул на нее старик.
Горничная при этом только как-то вильнула от страха животом.
- Ты видел, как госпожа Жиглинская уезжала по вечерам с Жуквичем? перекинулся старик к сторожу.
- Уезжала, ваше превосходительство, часто уезжала! - отвечал тот.
- Ну, а теперь что делать? - спросил Оглоблин совсем другим тоном Феодосия Иваныча, стоявшего несколько вдали и смотревшего каким-то Мефистофелем на всю эту сцену.
- Их вот отставьте в сторону, а позовите самое Жиглинскую.
Генерал после этого строго позвонил.
Явился сторож.
- Госпожу Жиглинскую ко мне! - сказал он тому каким-то зловещим голосом.
Сторож побежал исполнить его приказание.
Елена пришла, несколько удивленная таким приглашением. При виде ее представительной и шикарной наружности старик несколько утратил свой чересчур начальнический вид и, даже привстав на своем месте и опершись, по обыкновению, на локотки рук своих, начал, держа лицо потупленным к столу:
- Вы-с... производите в доме... беспорядки, которые я не могу допустить.
- Какие беспорядки? - спросила Елена, взглядывая с недоумением на стоявших в стороне смотрителя, сторожа и свою горничную и полагая, что не последняя ли что надурила.
- У вас, - продолжал старый генерал, - бывает человек, который не должен... никак здесь бывать.
- Какой человек у меня бывает? - продолжала Елена, все еще не совсем хорошо понимая.
- Господин Жуквич у вас бывает!.. - произнес старик более уже строгим голосом.
- Почему же он не должен бывать у меня? - спросила Елена.
- Потому-с... потому, что он поляк!
- А разве полякам запрещено бывать у своих знакомых?
- Запрещено-с!.. И я ему запрещаю... бывать у вас.
- Но вы не можете этого запретить мне! - возразила Елена.
- Могу-с!.. Вы вот ездите с ним по ночам... и прекрасно!.. Поезжайте к нему и сидите там у него.
Говоря это, старик все более и более возвышал свой голос.
Елена, в свою очередь, тоже вся вспыхнула, и глаза ее загорелись неудержимым гневом.
- Как вы смеете на меня так кричать, - я не служанка ваша! - заговорила она. - Хоть бы я точно ездила к Жуквичу, вам никакого дела нет до того, и если вы такой дурак, что не умеете даже обращаться с женщинами, то я сейчас же уволю себя от вас! Дайте мне бумаги! - присовокупила Елена повелительно.
- Как, я дурак? - воскликнул в свою очередь Оглоблин, откинувшись на спинку кресла. - Дайте ей бумаги!.. Как, я дурак? - повторил он, все еще не могши прийти в себя от подобной дерзости.
Феодосий Иваныч, по приказанию начальника, подал Елене бумаги, и та принялась писать прошение об отставке.
- На гербовой бы, собственно, следовало! - заметил ей Феодосий Иваныч.
- Все равно-с! Все равно-с! - закричал на него начальник. - Я дурак, а!.. Я дурак!.. Что я должен с вами сделать?
Елена на это ничего не отвечала и продолжала писать; а кончив прошение, она почти перебросила его к Оглоблину, а потом сама встала и вышла из присутствия.
- Она сумасшедшая, ей-богу, сумасшедшая! - говорил он, разводя руками.
Феодосий Иваныч, с своей стороны, саркастически улыбаясь, взял прошение и, как бы просматривая его, ни слова не говорил.
- Ну, ступайте и вы!.. Вы больше не нужны! - сказал Оглоблин призванным свидетелям.
Те вышли.
- Ведь она сумасшедшая, решительно!.. - повторил еще раз Оглоблин, прямо обращаясь уже к Феодосию Иванычу.
- Я не знаю-с!.. - отвечал тот.
- Ну, вы уж... вы не знаете... вы ничего не знаете! - опять вспылил Оглоблин.
- Да мне почему знать это? - отвечал опять грустно-насмешливым тоном Феодосий Иваныч и тоже ушел.
Читатель, может быть, заметил, что почтенный правитель дел несколько изменил тон обращения с своим начальником, и причина тому заключалась в следующем: будучи лет пять статским советником, Феодосий Иваныч имел самое пламенное и почти единственное в жизни желание быть произведенным в действительные статские советники, и вот в нынешнем году он решился было попросить Оглоблина представить его к этому чину; но вдруг тот руками и ногами против того: 'Да не могу!.. Да это поставят мне в пристрастие!', и тому подобные пустые начальнические отговорки, тогда как, в сущности, он никак не мог помириться с мыслию, что он сам 'генерал' и подчиненный у него будет 'генерал', что его называют 'ваше превосходительство' и подчиненному его будут тоже говорить 'ваше превосходительство'. Феодосий Иваныч, кажется, понял причину отказа и начал мстить своему благодетелю тем, что не стал ему давать советов ни по каким делам.
* * *
Елена возвратилась к себе почти обезумевшая от гнева. Она очень хорошо понимала, что все это
