Оглоблиным. Бедный молодой человек окончательно, кажется, и не шутя потерял голову от любви к ней, тем более, что Елена, из благодарности к нему за устройство лотереи, продолжала весьма-весьма благосклонно обращаться с ним. Главным образом Николя мучило то, что у него никак не хватало смелости объясниться с Еленой в любви, а потому он думал-думал, да и надумал, не переговоря ни слова с отцом своим, предложить Елене, подобно Жуквичу, брак, но только брак церковный, разумеется, а не гражданский.
Придя раз вечером к Елене, Николя начал как-то особенно ухарски расхаживать по комнате ее: он в этот день обедал в клубе и был немного пьян.
- Знаете что, mademoiselle Елена, я хочу на вас жениться! - сказал он.
- На мне?.. - спросила, рассмеявшись, Елена.
- Да, на вас!.. Пусть там отец, черт его дери, что хочет говорит... Другие женятся и на цыганках, а не то что... - бултыхал Николя, не давая себе отчета в том, что говорил.
Елена на этот раз не рассердилась на него нисколько.
- Нет, я не могу пойти за вас замуж, - проговорила она, сколько могла, добрым голосом.
- Отчего? - воскликнул Николя, никак не ожидавший, что Елена замуж за него даже не пойдет, потому что считал замужество это для нее все-таки большим шагом в жизни.
- Оттого, что я вас не люблю тою любовью, которою следует любить мужа! - отвечала Елена.
- Какой же вы любовью меня любите? - спросил Николя, немного повеселевший от мысли, что его хоть какою-нибудь любовью любят.
- Я люблю вас как приятеля, как человека очень хорошего! - говорила Елена.
- Какой я приятель вам!.. Я не могу быть вашим приятелем! - возразил Николя уже недовольным тоном.
- Отчего же не приятель?
- Оттого, что вам приятель надобен какой-нибудь ученый, а я что?.. Я знаю, что я не ученый.
- Зато вы очень добрый человек, а это стоит многого! - возразила Елена.
- Это что добрый?.. - продолжал Николя, сохраняя свой недовольный тон. - Вы любите, верно, кого- нибудь другого! - прибавил он.
Елена на это молчала.
- Князя, что ли, все еще любите? - говорил Николя.
- Может быть, и князя! - ответила Елена.
- Ну, уж это извините: я бы вам не советовал! - продолжал Николя насмешливым голосом. - Елпидифор Мартыныч сказывал, что к нему жена скоро из-за границы вернется!
- Это я знаю! - проговорила Елена.
- Так вам опять, видно, срамиться хочется, как прежде, вон, все истории были?.. А как вы выйдете за меня, по крайней мере, замужняя женщина будете!
- Нет, monsieur Николя, у меня никакой больше истории не будет, потому что я никого не люблю и замуж ни за кого не пойду! - постаралась еще раз успокоить его Елена.
- Ну да, не любите!.. Не может быть, непременно кого-нибудь любите! толковал Николя свое и почти наперед знал, кого любит Елена, но ей, однако, этого не высказал; зато, возвратясь домой, позвал к себе своего Севастьянушку и убедительно просил его разузнать, с кем живет г-жа Жиглинская.
Севастьянушка в этих делах был человек опытный. Он прежде всего обратился к смотрителю дома, всегда старавшемуся представить из себя человека, знающего даже, что крысы под полом делают в целом здании.
- А что, - спросил его Севастьян, - к этой новой кастелянше нашей никакого хахаля не ходит?.. Генерал велел узнать.
На генерала, то есть на старика Оглоблина, Севастьянушка свалил, чтобы придать больше весу своим словам в глазах смотрителя.
- Ходит один поляк к ней... Надо быть, что хахаль! - отвечал ему тот. Этта я, как-то часу в третьем ночи, иду по двору; смотрю, у ней в окнах свет, - ну, боишься тоже ночным временем: сохрани бог, пожар... Зашел к ним: 'Что такое, говорю, за огонь у вас?' - 'Гость, говорит, сидит еще в гостях!'
Севастьянушка на это только усмехнулся и затем уже взялся за горничную Елены, которую он для этого зазвал к себе в гости, угостил ее чаем и стал расспрашивать, что не влюблена ли в кого-нибудь ее барышня. Глупая горничная, как болтала она об этом с Марфушей, так и ему прямо объяснила, что барышня, должно быть, теперь гуляет с барином Жуквичем, потому что ездит с ним по вечерам и неизвестно куда. Показание это Севастьянушка проверил еще через посредство солдата, стоявшего у уличных ворот здания, и тот ему сказал, что, точно, кастелянша ездит иногда с каким-то мужчиной и что возвращается домой поздно.
Обо всем Севастьян самым подробным образом доложил Николя.
- Хорошо!.. Хорошо!.. Славно!.. - говорил тот, делаясь при этом совершенно пунцовым от гнева.
IX
Николя, как и большая часть глупых людей, при всей своей видимой доброте, был в то же время зол и мстителен. Взбесясь на Елену за то, что она - тогда как он схлопотал ей место и устроил лотерею - осмелилась предпочесть ему другого, он решился насказать на нее отцу своему с тем, чтобы тот вытурил Елену с ее места. Для этого он пришел опять в присутствие к старику.
- Папа, вам этой Жиглинской нельзя держать на службе у себя!.. - сказал он.
- Как это?.. Почему?.. - спросил тот, не понимая сына.
- Потому, что она черт знает что такое делает: с поляком одним живет!
- С поляком? - произнес старик почти с ужасом.
- Да-с!.. С Жуквичем вон этим, что вещи у нас на лотерее расставлял.
- А, вот с кем!.. - произнес старик поспокойнее; он воображал, что это был какой-нибудь более страшный человек, чем Жуквич.
- Вы, папа, выгоните ее, а то они тут не то еще наделают... и дом, пожалуй, подожгут!
- Как дом подожгут? - повторил старик опять уже с ужасом.
- А так!.. Мало ли поляки сожгли у нас городов! Смотритель говорит, что Жуквич часов до трех ночи у ней просиживает, - кто за ними усмотрит тогда?.. Горничная ее и солдат, что у ворот стоит, тоже сказывали, что она по вечерам с ним уезжает и возвращается черт знает когда...
- Ах, какая негодяйка, скажите!.. - произнес старик, выпучивая даже глаза от страха и удивления.
- Ужасная негодяйка!.. И как же после этого можно ее держать?
- Держать ее нельзя!.. - согласился старик. - Только как это сделать мне?
- Ну, уж там как-нибудь сделайте! - заключил Николя и ушел, зная, что достаточную искру бросил в легко воспламеняющуюся душу отца.
Надобно сказать, что сам старик Оглоблин ничего почти не видел и не понимал, что вокруг него делается, и поэтому был бы человек весьма спокойный; но зато, когда ему что-либо подсказывали или наводили его на какую-нибудь мысль, так он обыкновенно в эту сторону начинал страшно волноваться и беспокоиться.
- Пожалуй, они в самом деле дом сожгут! Что с них возьмешь? - повторял он сам с собой, оставшись один; а потом, по всегдашнему обыкновению, послал позвать к себе на совет Феодосия Иваныча.
- Эта... кастелянша новая, - начал он, стараясь сохранить строгий начальнический вид, - живет... как мне говорили, с поляком одним?
- Кто вам говорил это? - спросил Феодосий Иваныч, делая мину, весьма похожую на мину начальника, и вместе с тем глаза его были покрыты каким-то невеселым туманом.
- Сын мне говорил!.. Николя!.. - отвечал ему старик опять строго.
Как будто что-то вроде грустной улыбки пробежало по губам Феодосия Иваныча.
- А Николаю Гаврилычу кто это сказывал? - спросил он явно уже грустным голосом.
