судьба меня балует: в любви сошлась с человеком, с которым ничего не имела общего, а в политическом стремлении наскочила на мошенника, - умница я великая, должно быть!' Но как бы затем, чтобы рассеять в Елене эти мучительные мысли, к ней подбежал Коля, веселенький, хорошенький, и начал ласкаться. Елена как бы мгновенно воскресла духом и, вспомнив, что она мать, с величием и твердостью выкинула из души всякое раскаяние, всякое даже воспоминание о том, что было, и дала себе слово трудиться и работать, чтобы вскормить и воспитать ребенка. Для этого она, не откладывая времени, отправилась по конторам, чтобы спросить там, нет ли в виду мест гувернантки, и вошла в первую попавшуюся ей из таковых контор, где увидала кривого и безобразного господина, сидевшего за столом и что-то такое писавшего. Елена обратилась к нему с своим вопросом.
- Три рубля серебром с вас следует получить! - сказал он ей.
- Но я заплачу, когда получу место! - возразила было Елена.
- Нет-с, у нас вперед берется! - отвечал ей спокойно кривой господин.
Елена подала ему три рубля серебром, а затем у ней осталось в портмоне только двадцать рублей. Кривой господин дал ей после этого адрес трех семейств, желающих иметь гувернантку, из которых на одном, прочитав купеческую фамилию, Елена прежде всего решилась идти в это семейство, предполагая, что с простыми людьми ей легче будет ужиться. Семейство это жило в Таганке. Елена отправилась туда пешком. Подойдя к довольно большому каменному дому, она решительно не знала, как ей в него войти, так как он со всех сторон показался ей запертым, и только со двора раздавался страшный лай цепной, должно быть, собаки. Елена хотела было уже уйти от этого дома, как вдруг растворилась одна из тяжелых калиток его, и появился дворник. Оказалось, что калитка была не заперта, только у Елены недоставало силы отворить ее.
Елена сказала ему, зачем она пришла, и спросила, дома ли господа купцы.
- Хозяйка-то дома, а самого-то нет, - в городе, - отвечал дворник.
Елена попросила его провести ее к хозяйке.
Дворник повел ее сначала двором, где действительно привязанная на цепи собака не то что лаяла на них, а от злости уж храпела и шипела; затем дворник повел Елену задним ходом, через какой-то чулан, через какую-то кухню и прачечную даже и, наконец, ввел ее в высокую и небольшую комнату, но с огромною божницей в одном углу и с каким-то глупо и ярко расписанным потолком. Запах жареной рыбы и луку царил всюду, и все это вместе показалось Елене, по меньшей мере, очень неприятным. Вскоре к ней вышла лет сорока женщина, набеленная, с черными зубами и с головой, повязанной платочком.
- Покорнейше прошу садиться! - проговорила она, показывая на один конец худого кожаного дивана и сама садясь на другой конец его.
Елена села. Ее разделял с хозяйкой один навощенный столик.
- Вы гувернантка-с? - спросила ее та.
- Гувернантка! - отвечала Елена.
- А рекомендацию вы имеете? - продолжала хозяйка.
- Какую рекомендацию? - спросила ее в свою очередь Елена.
- А где-с вы прежде жили, оттедова: вон у нас и приказчиков николи не берут, ежели старый хозяин за него не ручается.
- Но у меня нет никакого старого хозяина, потому что я в первый раз еще желаю жить в гувернантках, - возразила ей Елена.
- Вот видите-с, вы, значит, к этому делу-то еще и непривычны, а мы так желаем, чтобы дочь наша танцевать выучилась и чтобы писала тоже поисправней, а то отец вон все ругается: 'Что, говорит, ты пишешь как скверно!'.
- Всему этому я могу учить; вот диплом мой на звание гувернантки! проговорила Елена и подала было купчихе свой университетский аттестат.
- В этих бумагах мы что понимаем? - Люди темные; а нам бы рекомендацию лучше чью-нибудь! - повторяла все свое хозяйка.
- Рекомендации я ничьей не могу вам представить, потому что нигде еще не жила, - проговорила Елена.
- А нам без этого как решиться-то?.. И характер тоже - кто знает, какой он у вас?.. Вон другие гувернантки линейкой, говорят, колотят учениц своих по чем ни попало, - пожалуй, и уродом навек сделать недолго, а у меня дочь единственная, в кои веки богом данная!
- Я вашей дочери колотить не стану, за это я вам ручаюсь, потому что у меня у самой есть сын - ребенок, которого я попрошу взять с собой.
- Вы замужняя поэтому? - спросила купчиха.
- Нет, я не замужняя! - отвечала Елена, желая в этом случае говорить правду.
- Вдова, значит?
- Нет, не вдова... я девушка.
Купчиха даже поотодвинулась от нее при этом.
- Вот это тоже для нас нескладно будет! - произнесла она, то потупляя, то поднимая свои глаза и вместе осклабляясь во весь свой широкий рот.
- Что делать!.. Это было увлечение с моей стороны, и я не скрываю того.
- Да-с!.. Конечно!.. - отвечала купчиха, не переставая двигать глазами. - Но нам-то уж очень неподходящее дело это будет! - повторила она еще раз.
Елена, видя, что никакого тут успеха не будет, встала и, раскланявшись, просила проводить ее; тот же дворник, все стоявший в соседней комнате и внимательно слушавший, что хозяйка его говорила с гувернанткой, повел Елену прежним путем; цепная собака опять похрапела на них.
Елена, очутившись на улице, первое, что начала с жадностью вдыхать в себя свежий воздух; она почти задыхалась, сидя с купчихой в ее каморке, от запаху жареной рыбы с луком, и хоть довольно уже устала, но все-таки решилась зайти по следующему адресу к полковнику Клюкову, живущему на Разгуляеве, в своем доме. Елена, желая поберечь деньги, пошла и туда пешком. Дом полковника Клюкова представлял совершенную противоположность купеческому дому: железные ворота его были распахнуты; по бокам крыльца были помещены два аристократические льва; конюшни обозначены лошадиной головой из алебастра; на одном из окон, выходящем на двор, был прибит огромнейший барометр: словом, видно было, что тут жил человек не замкнутый, с следами некоторого образования. Елена прямо подошла ко входу, на резных дверях которого была прибита медная дощечка с надписью на ней по-французски и по-русски: 'Полковник Клюков'. Елена позвонила в колокольчик этой двери; ей отворил лакей во фраке и даже в белом галстуке.
- Полковнику нужна гувернантка... - начала Елена.
- Пожалуйте! - подхватил сейчас же сметливый лакей и повел Елену через залу, где ей невольно бросились в глаза очень большие и очень хорошей работы гравюры, но только все какого-то строгого и поучающего характера: блудный сын, являющийся к отцу; Авраам, приносящий сына в жертву богу; Муций Сцевола[65], сжигающий свою руку.
Лакей довел Елену до гостиной, которая тоже имела какой-то чересчур определенный характер; цветы, например, расставлены были в ней совершенно по ранжиру, пепельницы на столе - тоже по ранжиру, кресла - тоже по ранжиру.
- Полковник сейчас выйдет! - сказал лакей Елене и ушел.
Она села на одно из кресел.
Минут через пятнадцать раздались в следующих комнатах правильные шаги, и вслед за тем показался и сам полковник с височками, с небольшим хохолком, с нафабренными усами, в стоячем галстуке и сюртуке, с георгиевским крестом в петлице. По всему туалету его заметно было, что он только что прифрантился.
- Bonjour, mademoiselle, prenez place, - je vous prie![179] - сказал он, пододвигая Елене, вставшей при его входе, кресло и сам садясь против нее. Место вашего воспитания? - спросил он ее затем с довольно важным видом.
Елена в ответ на это подала ему свой аттестат и диплом. Полковник бегло взглянул на оба из них.
- Дело в том-с, - начал он, - что в конторе я, разумеется, подписывался только как полковник Клюков
