наивно велел ей сказать, что частные доктора ни к кому из бедных не ходят, так как те им не платят. Елена при этом всплеснула только руками: 'Ну, можно ли жить и существовать в подобном государстве?' - воскликнула она и затем впала почти в совершенное беспамятство. На другой день, впрочем, к ней пришел один вольнопрактикующий молодой врач, живший в одних нумерах с нею.
Врач объявил Елене, что у нее сильная простудная лихорадка. 'Но не умру ли я, не опасна ли моя болезнь?' - спросила она его. - 'Нет-с, не опасна нисколько!' - отвечал ей тот и, прописав лекарство, ушел. Елена поуспокоилась немного и решилась как можно старательнее лечиться, но для этого у нее не было денег. Елена послала продать свое черное шелковое платье, единственную ценную вещь, которою она еще владела: за это платье ей дали 25 рублей, а болезнь между тем длилась. Прошло таким образом недели с две; у Елены вышли все деньги. Она послала было к содержательнице пансиона письмо, в котором просила ту прислать ей жалованье за прослуженные полмесяца, обещаясь сейчас, как только выздоровеет, явиться снова к своим занятиям; на это письмо содержательница пансиона уведомила ее, что на место Елены уже есть другая учительница, гораздо лучше ее знающая музыку, и что жалованье она тоже не может послать ей, потому что Елена недослужила месяца. Что оставалось после этого делать Елене? Ей не на шутку представилась мысль, что она в самом деле вместе с ребенком может умереть с голоду, тем более, что хозяин гостиницы несколько раз уже присылал к ней, чтоб она порасплатилась хоть сколько-нибудь за стол и за нумер.
К вечеру, в день получения письма от содержательницы пансиона, Елена начала чувствовать, что в комнате становится чересчур свежо: время это было глубокая осень. Елена спросила няньку, отчего так холодно. Та отвечала ей, что у них не топлена печь и что хозяин совсем ее не велел никогда топить, потому что ему не платят денег. Ночью в комнате сделалось еще холоднее, так что Коля на другой день поутру проснулся весь простуженный, с кашлем и в жару. У Елены не было даже на что послать за каким-нибудь лекарством для него, не было чаю, чтобы напоить его. Мальчик метался и плакал. Этого Елена уже больше не выдержала: думала было она первоначально достать где-нибудь жаровню с угольями, поставить ее в свою комнату и задохнуться вместе с ребенком, - но за что же она и по какому праву прекратит его молодую жизнь? - И Елена с ужасом поспешила выкинуть из головы это страшное решение. Думала потом написать к князю и попросить у него денег для ребенка, - князь, конечно, пришлет ей, - но это прямо значило унизиться перед ним и, что еще хуже того, унизиться перед его супругой, от которой он, вероятно, не скроет этого, и та, по своей пошлой доброте, разумеется, будет еще советовать ему помочь несчастной, - а Елена скорее готова была умереть, чем вынести подобное самоуничижение. 'Э, - подумала она, - что будет, то будет! Лучше продать себя, чем просить милостыню!' Приняв какое-то новое решение, Елена подошла к своему столику и вынула из него лист почтовой бумаги. Лицо ее при этом не было ни печально, ни особенно встревожено, а только, как случалось это во всех трудных случаях ее жизни, дышало решительностью и смелостью. Елена села и начала писать довольно твердым почерком:
'Николай Гаврилыч! Вы некогда делали мне предложение и желали на мне жениться. В настоящее время я нуждой доведена до последней степени нищеты; если вы хотите, то можете на мне жениться, но решайтесь сейчас же и сейчас же приезжайте ко мне и не дайте умереть с голоду моему ребенку!' Надписав на конверте письма: 'Николаю Гаврилычу Оглоблину', Елена отправила его с нянею, приказав ей непременно дожидаться ответа. На успех этого письма Елена, кажется, не совсем надеялась, потому что лицо ее после решительного и смелого выражения приняло какое-то отчаянное: она заметно прислушивалась к малейшему шуму в коридоре; наконец, раздались довольно сильные шаги, двери к ней в нумер распахнулись, и влетел торжествующий и блистающий радостью Николя.
- Ах, я очень рад!.. Благодарю вас... я ужасно рад!.. - говорил он, целуя руку Елены. - Как же вам не совестно давно мне не прислать, что вы нуждаетесь! - говорил он.
Хлопоча, чтоб Елену выгнали, Николя вовсе не ожидал, что она впадет чрез то в бедность. И воображал, что Елена превесело будет поживать с Жуквичем.
- А где Жуквич-то? - присовокупил он.
- Он давно уехал, - отвечала Елена.
Николя при этом выпучил глаза.
- Так, стало быть, это неправда, что говорили тогда про вас? - сказал Николя.
- Конечно, неправда! - воскликнула Елена.
- Ну, и отлично это!.. Отлично!.. - говорил Николя, потирая с удовольствием руки.
- Но ваш отец не позволит вам жениться на мне! - возразила Елена.
- А пожалуй, не позволяй; очень мне нужно! - говорил совершенно смелым тоном Николя.
- Но чем мы в таком случае будем жить с вами? - спросила Елена.
Николя при этом рассмеялся ей в лицо.
- Как чем жить? У меня своих двадцать тысяч годового дохода, а я еще скопил из них, - очень мне нужно отцовское состояние.
- Но правда ли это, monsieur Николя? - произнесла Елена недоверчивым голосом.
На лице Николя при этом отразилось, в свою очередь, недоумение.
- Вот видите что, - объяснила ему Елена, - я вам буду говорить откровенно, что я вас не люблю и иду за вас из-за состояния.
- Понимаю это я... Будто я не понимаю этого! - подхватил Николя.
- Кроме того, - продолжала Елена, - я столько раз в жизни была обманываема людьми, что теперь решительно никому не верю, а потому вы как-нибудь фактически должны доказать мне, что у вас есть состояние.
- Да как же я вам докажу? - спросил Николя, тяжело поворачивая свой толстый язык.
- Как знаете!.. - сказала ему Елена.
Николя после этого несколько времени глядел на нее, выпуча глаза, и думал.
- Разве вот что сделать! - произнес он. - Погодите, я сейчас вам все бумаги мои привезу!.. - проговорил он радостно и затем, схватив шапку, выбежал из нумера; но через какие-нибудь полчаса снова вернулся и действительно привез показать Елене, во-первых, купчую крепость и планы на два огромные каменные дома, собственно ему принадлежащие, и потом духовное завещание от родной бабки на очень большое имение.
- Ну, вот вам, успокойтесь! - говорил он.
Елена пересмотрела эти бумаги очень внимательно.
- Все это отлично!.. - проговорила она. - Но вы теперь мне дайте хоть сколько-нибудь денег, потому что ни ребенок, ни я другой день ничего не ели.
- Ах, боже мой! - воскликнул с чувством Николя. - Возьмите, пожалуйста! - продолжал он, торопливо подавая Елене двести рублей серебром.
Та сейчас послала за чаем и за доктором для ребенка.
- Только вы завтра на мне, Николя, и женитесь! - говорила ему Елена.
- Завтра, непременно завтра! - отвечал Николя.
Елена до такой степени спешила выйти замуж, с одной стороны, кажется, из опасения, чтобы Николя кто-нибудь не отговорил, а с другой, тоже чтобы и самой не передумать.
XII
Услыхав о женитьбе сына на Жиглинской, старик Оглоблин в первые минуты, когда ему сказали о том, совсем потерялся и потом, конечно, позвал к себе на совещание своего Феодосия Иваныча.
- Слышали... что тут... наделалось? - спросил он его своим отрывистым языком.
- Что такое-с? - отозвался Феодосий Иваныч, как бы и не догадываясь, о чем его спрашивают.
- Николай!.. Женился... на этой бывшей нашей кастелянше!.. И я желаю... брак этот расторгнуть!.. - продолжал старик Оглоблин.
Феодосий Иваныч на это уже молчал: он, кажется, все еще продолжал немножко сердиться на своего начальника.
- Как вы думаете, разведут их? - приставал к нему Оглоблин.
