очередь, посмотрела на него сначала с некоторым удивлением, а потом сама тоже встала и, как кошка, подойдя к Бургмейеру, положила ему обе руки на плечо.

Евгения Николаевна. Положим, вы вчера могли быть грустны и взволнованы, но зачем же эта печаль продолжается и сегодня?

Бургмейер (оборачиваясь к ней и стараясь ей приветливо улыбнуться). Да так уж!.. Не веселит что-то ничто!

Евгения Николаевна. Но, друг мой, что же может быть за причина тому? Вот уж несколько месяцев, как вы на себя непохожи! Отчего и чему вы можете печалиться? Вы миллионер!.. У вас прекрасная жена, которая вас любит и которую вы любите тоже; наконец, Александр, у тебя, как сам ты видишь, хорошенькая любовница, которая от тебя ничего не требует и просит только позволить ей любить тебя и быть с ней хоть немножко, немножко откровенным.

Бургмейер Скак бы вспрянув). Да, Жени, я и сам хочу тебе открыться. Я думал было Клеопатре Сергеевне рассказать, но зачем же еще ее рановременно тревожить? Притвори все двери и посмотри, чтобы кто не подслушал в соседних комнатах.

Евгения Николаевна (заглянув во все двери, притворив их и возвратившись к Бургмейеру). Там нет ни одной души человеческой.

Бургмейер (беря ее за руку и во весь свой монолог легонько, но нервно ударяя своею рукой по ее руке). Вот видишь, ты мне сейчас сказала: 'Вы миллионер!.. Вы благодетель общества!.. Имя ваше благословляют!.. За вас молятся старцы и дети!..' Ну, так знай, Жени, что я не миллионер, а нищий и разоритель всего этого благословляющего меня общества!

Евгения Николаевна. Александр Григорьич, возможно ли это после того, чему вчера я сама была свидетельницей? Не пугает ли вас в этом случае ваше болезненным образом настроенное воображение?

Бургмейер (слегка, но грустно улыбаясь). Ха-ха-ха!.. Воображение! К несчастью-с, не в воображении моем это только происходит, а в действительности существует; впрочем, прежде всего надо дело сделать!.. (Подходит к своему письменному столу и, вынув из него довольно толстый пакет, подает его Евгении Николаевне.) Тут вот ваш маленький капитал, который вы мне доверили и который я нахожу теперь нужным, для пользы вашей, извлечь из моих дел; кроме того, прибавлена некоторая сумма от меня, - это вам на память обо мне за вашу дружбу.

Евгения Николаевна (испуганным голосом). Александр, ты, значит, совсем меня удалить от себя хочешь?

Бургмейер. Нет, Жени, нет!.. Пожалуйста, этого не думай: но мало ли что может случиться! Может быть, мне понадобится уехать вдруг за границу; наконец, я умереть могу неожиданно: в животе и смерти каждого человека бог волен.

Евгения Николаевна. Александр! Мне страшно уж начинает становиться от твоих слов... Как ты ни мало меня любишь, если даже совсем меня не уважаешь и не ценишь, но я тебя люблю, спокойствие твое дороже мне собственного!.. Я со слезами тебя прошу быть со мной откровенным!.. (На глазах ее в самом деле показываются слезы.)

Бургмейер. Сейчас, Жени, сейчас. Я все тебе расскажу откровенно... (Видимо, делает над собой усилие, чтобы начать рассказывать.) Последний подряд мой, что и ты, конечно, знаешь, есть одно из самых крупных моих предприятий: в нем заинтригованы состояния всех виденных тобою вчера акционеров и большая часть моего состояния. Через несколько дней будет прием этому подряду, но он далеко не исправно и совершенно нечестно даже сделан.

Евгения Николаевна. Александр Григорьич, я просто не верю словам вашим!.. Станете ли вы так делать!..

Бургмейер. Я и не делал прежде так, когда богат был, а теперь я нищий стал!..

Евгения Николаевна. Но куда же ваше состояние могло деваться?

Бургмейер. Все состояние мое, все почти деньги, которые следовали на этот подряд, у меня улетучились в прошлогодней игре моей на бирже, и весь этот подряд мой произведен на фу-фу, под замазку и краску, и то даже в долг!

Евгения Николаевна (сильно пораженная). Господи боже мой! Но зачем же вы это, Александр, играли на бирже?

Бургмейер. Зачем? Затем, что на землю сниспослан новый дьявол-соблазнитель! У человека тысячи, а он хочет сотни тысяч. У него сотни тысяч, а ему давай миллионы, десятки миллионов! Они тут, кажется, недалеко... перед глазами у него. Стоит только руку протянуть за ними, и нас в мире много таких прокаженных, в которых сидит этот дьявол и заставляет нас губить себя, семьи наши и миллионы других слепцов, вверивших нам свое состояние.

Евгения Николаевна. Но неужели же вам теперь никак и ничем нельзя поправить ваших дел?

Бургмейер. Совершенно возможно! Ничего не стоит!.. Через год же я мог бы сделаться вдвое богаче, чем был прежде... На днях вот мне должна быть выдана концессия, на которой я сразу мог бы нажить миллион, не говоря уже о том, что если я удержу мои павшие бумаги у себя, то они с течением времени должны непременно подняться до номинальной цены; таким образом весь мой проигрыш биржевой обратится в нуль, если еще не принесет мне барыша!.. Но дело все в том, что концессию эту утвердят за мной тогда только, когда не поколеблется мой кредит; а он останется твердым в таком лишь случае, если у меня примут последний подряд мой, но его-то именно и не принимают.

Евгения Николаевна. Но, друг мой, говорят, всегда можно подкупить принимающих лиц... Тут нужны только деньги, и вот возьмите для этого все эти мои деньги; кроме того, я попрошу у приятельниц моих денег для вас.

Бургмейер. Дело не в деньгах... Денег есть настолько, но в комиссии сидит человек, которого не купишь...

Евгения Николаевна. Кто это такой?

Бургмейер. Мирович, мальчишка, от земства приставленный!

Евгения Николаевна (переспрашивая и как бы не веря ушам своим). Мирович?

Бургмейер. Да.

Евгения Николаевна (начинает уже хохотать). Ха-ха-ха! Душенька, ангел мой, Александр Григорьич, вы каким-то ребенком мне теперь представляетесь! Неужели вы боитесь Мировича, одного только Мировича?

Бургмейер. Не его я боюсь, а протеста его и заявления. Пойми ты, что выйдет: это сейчас, разумеется, разгласится; акции нашего последнего дела шлепнутся с рубля на полтину. В правительственных сферах это увидят; концессии мне поэтому не выдадут, и я сразу подорван буду во всех делах моих.

Евгения Николаевна. Но Мирович не подаст, я думаю, никакого протеста.

Бургмейер. Однако ж он его подал. Это факт уже совершившийся.

Евгения Николаевна. Подал, потому что на него надобно было употребить некоторое особое влияние... Неужели же, Александр Григорьич, вы не замечали, что Мирович без ума влюблен в вашу жену?

Бургмейер (весь вспыхивая при этом, нахмуриваясь и отворачиваясь от Евгении Николаевны). Это я видел отчасти; но какая же польза может проистечь от того?

Евгения Николаевна. А такая, что Клеопаша в этом случае может быть отличною ходатайницей. Он, конечно, не в состоянии ни в чем будет отказать ей.

Бургмейер. Но почему же он не в состоянии ей отказать? Между ними, надеюсь, существует только то, что Мирович влюблен в жену мою, но никак не больше!

Евгения Николаевна. Между ними существует... Только вы, пожалуйста, не выдайте меня, я вам говорю это по секрету... Существует то, что Мирович объяснился вашей жене в любви; она его совершенно отвергла, но это еще лучше, потому что, если теперь она хоть сколько-нибудь польстит его исканиям, так он, я не знаю, на что не готов будет решиться.

Бургмейер (продолжая оставаться нахмуренным и с явным раздражением в голосе). Все это прекрасно-с! Но как же все это осуществить?

Евгения Николаевна (как бы не поняв его). Что такое тут осуществлять?

Бургмейер (рассмеявшись уже какою-то злою усмешкой). Ну да сказать жене и просить, что ли, ее,

Вы читаете Ваал
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату