- Во-первых... я прибыл поздравить вас... с приездом и потом... передать вам по поручению прежней владелицы документы некоторые! - И с этими словами он вынул из кармана толстый пакет и подал его Вихрову.
Тот принял от него пакет.
- Очень вам благодарен, - произнес Вихров.
Старик между тем с любопытством стал осматривать вокруг себя новое убранство комнат, и замечаемая в них чистота явно ему понравилась.
- Не скучаете ли в деревне? - спросил он Вихрова почти нежным голосом.
- Нет, - отвечал тот.
- Но все-таки надеюсь, - продолжал Захаревский, - что посетите и наш городок.
- О, конечно, и к первому, разумеется, к вам явлюсь с визитом.
- Очень рады будем вам, - отвечал Захаревский, опять почтительно склоняя голову, - но, главное, вы посетите наше собрание и украсьте его вашим присутствием.
- Когда же это собрание бывает? - спросил его Вихров.
- Каждое воскресенье-с! - сказал Захаревский. - И посещать его, продолжал он опять вкрадчивым голосом, - почти долг каждого дворянина... один не приедет, другой, - и нет собраний, а между тем где же молодежи и девушкам повеселиться!
- А ваше семейство? - спросил его Павел.
- Мое семейство состоит теперь из единственной дочери, которая живет со мной: сыновья у меня на службе, жена умерла...
Вихров при этом постарался придать своему лицу печальное выражение, как будто бы ему в самом деле было очень жаль, что г-жа Захаревская умерла. Гость просидел еще с час, и при прощаньи с чувством пожал руку у Вихрова и снова повторил просьбу посетить собрание.
- Непременно-с буду! - отвечал тот, в самом деле решившись непременно быть в собрании. Об этом посещении Клеопатра Петровна весьма скоро, должно быть, узнала от своей сыромасленицы, бывшей именно в этот день в Воздвиженском, потому что на другой же день после того прислала очень тревожную записку к m-lle Прыхиной, жившей опять в городе.
'Папенька Захаревский был уж у Павла; узнайте от самой Захаревской, когда Павел приедет к ним с визитом, и будьте там в это время и наблюдайте, что они будут между собой говорить, и мне все напишите!'
По этому письму Катишь сейчас же сбегала к Захаревским, узнала там все и написала к приятельнице:
'Когда он с визитом приедет - там не знают, но он будет непременно в следующее воскресенье в наше собрание! Воображаю, как будет ему весело!..'
Получив это извещение, Клеопатра Петровна отправила уже записку к самому Вихрову.
'Бесценный друг мой, приезжай ко мне в воскресенье, иначе я умру, не видавши тебя!'
На это ей отвечал Вихров:
'Бесценный друг мой, в воскресенье я не могу приехать, потому что завален работою; приеду, когда кончу'.
'Завален работою, а в собрание, однако, едет!' - подумала Клеопатра Петровна и от такого невнимания Вихрова даже заболела. Катишь Прыхина, узнав об ее болезни, немедленно прискакала утешать ее, но Клеопатра Петровна и слушать ее не хотела: она рыдала, металась по постели и все выговаривала подруге:
- Это вы все наделали, от вашей болтовни все это началось.
- Да что же началось, душа моя, что началось? - спрашивала ее скромно Прыхина.
- Все! Не говорите со мной больше! - вскричала Фатеева.
Катишь, делать нечего, замолчала.
Пока происходили все эти толки и опасения, герой мой предавался самым чистым и невинным занятиям. Он весь был погружен в окончательное создание своего творения, которое, наконец, можно уж было набело переписывать. Вихров хотел для этого взять какого-нибудь молоденького семинаристика от приходу, какового и поручил отыскать Кирьяну, но тот на другой же день, придя к нему, объявил, что мальчиков-семинаристов теперь нет у прихода, потому что все они в училище учатся, а вот тут дьякон- расстрига берется переписывать.
- Кто такой? - спросил Павел.
- Добров один, по прозванию, - отвечал Кирьян.
- Ах, я его знаю! - сказал Вихров. - Да хорошо ли он пишет?
- Писец настоящий! - отвечал Кирьян. - Я привел его с собой, коли прикажете.
- Сделай милость, я очень рад ему.
Добров вошел и поклонился. Он был еще в более оборванном сюртуке и худых сапожонках.
- Здравствуйте, старый знакомый! - сказал ему Вихров и подал ему руку.
Добров конфузливо пожал ее.
- Садитесь, пожалуйста, - продолжал Вихров.
Добров не совсем смело осмотрел стулья и на более жесткий из них неплотно сел.
- Можете ли вы переписать мне?
- Могу-с, словно бы! - отвечал Добров.
- Ну, и правильно вы пишете?
- На это я знаток; у нас за это розгами с проволокой секли.
- А от станового вы уже отошли?
- Да-с, бог с ним.
- Отчего же?
Добров как бы некоторое время соображал.
- Барынька-то у него уж очень люта, - начал он, - лето-то придет, все посылала меня - выгоняй баб и мальчиков, чтобы грибов и ягод ей набирали; ну, где уж тут: пойдет ли кто охотой... Меня допрежь того невесть как в околотке любили за мою простоту, а тут в селенье-то придешь, точно от медведя какого мальчишки и бабы разбегутся, - срам! - а не принесешь ей, ругается!.. Псит-псит, хуже собаки всякой!.. На последние свои денежки покупывал ей, чтобы только отвязаться, - ей-богу!
- А сам становой лучше?
- Тоже жадный, - продолжал Добров, - бывало, на ярмарчишку какую приедем, тотчас всех сотских, письмоводителя, рассыльных разошлет по разным торговцам смотреть - весы ладны ли да товар свеж ли, и все до той поры, пока не поклонятся ему; а поклонись тоже - не маленьким; другой, пожалуй, во весь торг и не выторгует того, так что многие торговцы и ездить совсем перестали на ярмарки в наш уезд.
- Отчего же они не пожаловались?
- И жаловались, да мало только что-то внимали тому, - по пословице: рука руку моет; я бога возблагодарил, как из этой их компании ушел!.. заключил Добров.
- Чем же вы содержите теперь себя?
- Да чем? Кое-что тоже на духовенство, на мужичков поработаю, ну и прокармливаюсь; насчет платья только вот никак не могу сбиться и справиться!
- Вы переезжайте ко мне совсем; я вас буду содержать, одену и помещу в хорошенькой комнате.
- Благодарю покорно... Ныне я могу это принять, а прежде бы, пожалуй, и не смог.
- Почему же бы не смогли?
- Потому, я пил безобразно.
- А нынче не пьете?
- Нет, другой год не пью! Что!.. Черт с ним, надоело: сколько я тоже к этому проклятому вину ни приноравливался, все думал его сломить, а выходило так, что оно меня побеждало.
- А скажите, за что, собственно, вы были расстрижены? - спросил Вихров.
Добров с грустью покачал головой.
- Расстригли-то, пожалуй, почесть и за дело меня, - отвечал он.
- А именно? - сказал Вихров.
