- Ломайте, братцы, - проговорил за ним и голова.
Один из плотников взлез на самый конек вышки, перекрестился и ударил топором; конек сразу же отлетел, а вслед за ним рассыпалась и часть крыши. В народе как бы простонало что-то. Многие перекрестились - и далее затем началась ломка: покатился с крыши старый тес, полетела скала; начали, наконец, скидывать и стропилы. Плотники беспрестанно кричали стоявшему внизу народу: 'Отходите, убьет!'
- Куда же нам теперь материал этот лесной девать? - спросил голова Вихрова.
- Я тебе сдам его под расписку, а ты продай его и деньги вырученные обрати в общественный капитал.
- Что же, мы же ведь опять и купим его себе, - заметил голова.
- Вы же и покупайте!
- Удивительная вещь, право! - проговорил голова и вздохнул.
Вихров снова возвратился в свою комнату и стал продолжать письмо к Мари.
'Сейчас началась ломка моленной. Раскольники сами ее ломают. Что такое народ русский? - невольно спросишь при этом. - Что он - трусоват, забит, загнан очень или очень уж умен? Кажется, последнее вероятнее. Сейчас голова, будто к слову, спросил меня: Куда же денут материал от моленной?.. Я сказал, что сдам ему, - и они, я убежден, через месяц же выстроят из него себе где-нибудь в лесу новую моленную; образов они тоже, вероятно, порастащили порядочно. По крайней мере, сегодня я видел их гораздо уж меньше, чем вчера их было в моленной за всенощной. Я стараюсь быть непредусмотрительным чиновником...'
На этом месте письма в комнату вошел голова; лицо его было бледно, борода растрепана, видно, что он бежал в сильных попыхах.
- Неладно, ваше высокородие, - начал он взволнованным голосом, плотник там один зарубился сильно.
- Как зарубился? - воскликнул и Вихров, тоже побледнев немного.
- Так, упал с крыши прямо на топор, что в руках у него был, - весь бок себе разрубил!
- Ну, что же делать! - проговорил Вихров и хотел было выйти на улицу.
- Погодите маненько, ваше высокородие, - остановил его голова, - народ сильно оченно тронулся от этого!.. Бунтуют!.. 'Это, говорят, все божеское наказание на нас, что слушаемся мы!' - не хотят теперь и моленной вовсе ломать!
- Да они это хуже сделают для себя, понимаешь ты? - говорил Вихров.
- Я-то понимаю, судырь, это.
- Я все-таки пойду, пусть они меня убьют, - сказал Вихров и, надев фуражку, пошел.
Народ в самом деле был в волнении: тут и там стояли кучки, говорили, кричали между собою. Около зарубившегося плотника стояли мужики и бабы, и последние выли и плакали.
Вихров подошел к этой первой группе. Зарубившийся плотник только взмахнул на него глазами и потом снова закрыл их и поник вместе с тем головою. Рана у него, вероятно, была очень дурно перевязана, потому что кровь продолжала пробиваться сквозь рубашку и кафтан.
- Перевяжите его хорошенько! - воскликнул было Вихров, но на это приказание его в толпе никто даже и не пошевелился, а только послышался глухой говор в народе.
- Поганое дело этакое заставляете делать, за неволю так вышло! раздалось почти у самого его уха.
- Всех бы их самих, барь-то, этак перерубить! - проговорил на это другой голос.
Вихров вспыхнул: кровь покойного отца отозвалась в нем.
- Кто тут говорит, что всех бар перерубить надо? Кто? Выходи сюда! крикнул он.
Толпа сейчас же отшатнулась от него.
- Выходите и убивайте меня, если только сам я дамся вам живой! прибавил он и, выхватив у стоящего около него мужика заткнутый у него за поясом топор, остановился молодцевато перед толпой; фуражка с него спала в эту минуту, и курчавые волосы его развевались по ветру.
- Что случилось, того не воротишь, - доламывайте моленную сейчас же! кричал он звучным голосом.
Мужики не двигались.
- Говорят вам, сейчас же! - повторил Вихров уже с пеною у рта.
- Нет, ваше высокоблагородие, мы ломать больше моленной не будем, произнес тот старик, который спрашивал его, за что начальство на них разгневалось.
- Вы не будете, - ну, так я ее буду ломать. Любезные! - крикнул он, заметив в толпе писаря удельного и кучера своего. - Будемте мы с вами ломать, - берите топоры и полезайте за мною, по двадцати пяти рублей каждому награды!
Кучер и писарь сейчас же взяли у стоявших около них раскольников топоры, которые те послушно им отдали, - и взлезли за Вихровым на моленную. Втроем они стали катать бревно за бревном. Раскольники все стояли около, и ни один из них не уходил, кроме только головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется, что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать - он своих опасался.
- Послушайте, братцы, - произнес Вихров, переставая работать и несколько приходя в себя от ударившей его горячки в голову, - я должен буду составить протокол, что я ломал все сам и что вы мне не повиновались; к вам опять пришлют войско на постой, уверяю вас!
- Да что, братцы, ломайте, - что это вы затеяли! - произнес вдруг голова, откуда-то появившийся и заметивший, что толпа начинала уже немного сдаваться.
- Повинуйтесь, дружки мои, властям вашим! - проголосила за ним одна из старух-девиц, успевшая в эту сумятицу стащить еще две - три иконы.
- Пойдемте, - проговорили прежние же плотники, и через несколько минут они опять появились на срубе моленной и стали ее раскатывать.
Вихров, утомленный трудами своими и всею этою сценою и видя, что моленная вся уже почти была разломана, снова возвратился в свой приказ, но к нему опять пришел голова.
- Как же насчет икон и колокола, ваше высокородие, прикажете? - спросил он.
- В губернский город, в консисторию их надобно отправить, - отвечал Вихров.
- Что там с ними будут делать, осмелюсь спросить, ваше высокородие? продолжал голова.
- А рассмотрят: нет ли в них чего противного вере, и возвратят их вам.
- Нет, ваше высокородие, - возразил голова, - сколько вот мы наслышаны, моленных сломано много, а мало что-то икон возвращают. Разве кто денег даст, так консисторские чиновники потихоньку отдают иконы по две, по три.
- Ну, да которые вам нужны были, вы тоже побрали их себе, - заметил Вихров.
- Да это, благодарим милость вашу, было немножко, - отвечал с улыбкою голова. - То, ваше высокородие, горестно, что иконы все больше родительского благословения, - и их там тоже, как мы наслышаны, не очень хранят, в сарай там али в подвал даже свалят гуртом: сырость, прель, гадина там разная, кровью даже сердце обливается, как и подумаешь о том.
- Я вам выхлопочу очень скоро, чтобы их рассмотрели, но как же, однако, ты их доставишь?
- Да уж буду милости просить, что не позволите ли мне взять это на себя: в лодке их до самого губернского города сплавлю, где тут их на телеге трясти - все на воде-то побережнее.
- Что же - в барках, что ли?
- Да-с, у меня этакая лодка большая есть, парусная, я и свезу в ней, а вам расписку дам на себя, что взялся справить это дело.
- Только ведь это надо сейчас же!
- Да мы сейчас же, судно у меня готово, совсем снаряжено, - проговорил голова, очень довольный, что ему позволили самому до города довезти святыню.
Через несколько времени в селе снова раздался вой и стон. Это оплакивали уносимые иконы. Сам голова, с чисто-начисто вымытыми руками и в совершенно чистой рубашке и портах, укладывал их в новые рогожные кули и к некоторым иконам, больше, вероятно, чтимым, прежде чем уложить их, прикладывался, за ним также прикладывались и некоторые другие мужики. Когда таким образом было сделано до тридцати тюков, их стали носить в лодку и укладывать на дно; переносили их на пелене, пришитой к двум шестам, на
