где сидела Клеопатра Петровна. В маленькой передней своей он увидел высокого молодого человека, блондина, одетого в щегольской вицмундир, в лаковые сапоги, в визитные черные перчатки и с круглой, глянцевитой шляпой в руке.
Павел, вглядевшись в него, произнес:
- Боже мой, кого я вижу - Плавин!
- А вы - господин Вихров? - спросил тот.
- Так точно, - отвечал Павел, и приятели подошли и поцеловались друг с другом.
- Как я рад с вами, Плавин, встретиться! - говорил Павел, но не совсем искренно, потому что, взглянув на одну наружность Плавина, он уже понял, какая бездна существует между ним и его бывшим приятелем.
- Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы узнать ваш адрес... Как не стыдно, что вы во все время нашей разлуки - хоть бы строчку написали, - говорил Плавин, видимо желая придать своему голосу как можно более дружественный тон.
- Писать-то, признаться, было нечего, - отвечал Павел, отчасти удивленный этим замечанием, почему Плавин думал, что он будет писать к нему... В гимназии они, перестав вместе жить, почти не встречались; потом Плавин годами четырьмя раньше Павла поступил в Петербургский университет, и с тех пор об нем ни слуху ни духу не было. Павел после догадался, что это был один только способ выражения, facon de parler, молодого человека.
- Вы уж чиновник, на службе царской, - говорил Павел, усаживая Плавина и все еще осматривая его щеголеватую наружность.
- Да, я столоначальник министерства внутренних дел, - отвечал Плавин не без ударения.
- Вот как-с! Столоначальник департамента. Это уж ранг не малый! говорил Павел и сам с собой думал: 'Ну, теперь я понимаю, зачем он приехал! Чтобы поважничать передо мною'.
- Ну, скажите, а вы как и что? - отнесся к нему каким-то покровительственным тоном Плавин.
- Я кончаю курс по математическому факультету, - отвечал Павел.
- Дело доброе! - подхватил Плавин. - И что же потом: к нам в Петербург на службу?
- Не знаю еще, - отвечал Павел, вовсе не желая своего хладносердого приятеля посвящать в свои дальнейшие намерения.
- Какой славный город Москва, - продолжал между тем Плавин, - какой оригинальный, живописный!.. Так много в нем русского, национального.
Павлу было противно эти слова слышать от Плавина. Он убежден был, что тот ничего не чувствует, а говорит так только потому, что у него привычка так выражаться.
- Здесь, кроме города, народ славный, ума громаднейшего, с юмором - не таким, конечно, веселым, как у малороссов, но зато более едким, зубоскалистым!
На это Плавин одним только движением головы изъявил как бы согласие. 'Точно китайский мандарин кивает головой!' - подумал про себя Павел.
- А скажите вот что-с! - продолжал он. - Вы в министерстве внутренних дел служите... какого рода инвентари были там предполагаемы для помещичьих крестьян?
Павел не без умыслу сказал это, желая показать перед приятелем знай-мо, какими мы государственными вопросами занимаемся и озабочены.
- Да, это была какая-то попытка, - отвечал, в свою очередь, не без важности Плавин.
- Но, говорят, государь положительно желает уничтожить крепостное право, - говорил с увлечением Вихров.
На эти слова Плавин уж с удивлением взглянул на Павла.
- Я не слыхал этого, - произнес он, и в то же время физиономия его как будто добавила: 'Не слыхал вздору этакого'.
'Хоть бы высказывался, скотина, больше, поспорить бы можно было', думал Павел. Его больше всего возмущал Плавин своим важным видом.
- А помните ли вы наш театр, который мы с вами играли - маленькие? прибавил он вслух.
- Да, помню, всегда с удовольствием вспоминаю, - отвечал Плавин, черт знает что желая этим сказать.
'Ну погоди же, голубчик, мы тебя проберем. Я позову своих молодцов. Они тебя допросят', - думал Павел.
- А не будете ли вы так добры, - сказал он, видя, что Плавин натягивает свои перчатки, - посетить меня ужо вечером; ко мне соберутся кое-кто из моих приятелей.
- Мне весьма приятно будет, - сказал Плавин, потом прибавил: - А в котором часу?
- Часов в восемь, - отвечал Павел.
Плавин уехал.
- Кто это такой у тебя был? - спросила с любопытством вышедшая из своей комнаты Фатеева.
- Скот один! - отвечал Павел.
- Как скот? - сказала с удивлением Клеопатра Петровна; она смотрела на гостя в щелочку, и он ей, напротив, очень понравился. - Он такой, кажется, славный молодой человек, - заметила она Павлу.
- Славный, только из стали, а не из живого человеческого мяса сделан, отвечал тот и принялся писать пригласительные записки приятелям.
'Неведомов, бога ради, приходите ко мне и притащите с собой непременно Марьеновского. Мы все сообща будем травить одного петербургского филистера[61], который ко мне пожалует'.
К Замину и Петину он писал так:
'Друзья мои, приходите ко мне, и мы должны будем показать весь наш студенческий шик перед одним петербургским филистером. Приходите в самых широких шароварах и в самых ваших скверных фуражках'.
Отправив эти записки, Павел предался иным мыслям. Плавин напомнил ему собою другое, очень дорогое для него время - детский театр. Ему ужасно захотелось сыграть где-нибудь на театре.
- Клеопаша! - сказал он, развалясь на диване и несколько заискивающим голосом. - Знаешь, что я думаю. - нам бы сыграть театр.
- Театр? - переспросила та.
- Да, театр, но только не дурацкий, разумеется, как обыкновенно играют на благородных спектаклях, а настоящий, эстетический, чтобы пиесу, как оперу, по нотам разучить.
- Кто же будет играть? - спросила Клеопатра Петровна.
- Все мы, кого ты знаешь, и еще кого-нибудь подберем, - ты, наконец, будешь играть.
- Я? Но я никогда не игрывала, - отвечала Фатеева.
- Это вздор, научим, как следует, - отвечал Павел и начал соображать, какую бы пиесу выбрать. Больше всего мысль его останавливалась на 'Юлии и Ромео' Шекспира - на пьесе, в которой бы непременно стал играть и Неведомов, потому что ее можно было бы поставить в его щегольском переводе, и, кроме того, он отлично бы сыграл Лоренцо, монаха; а потом - взять какую-нибудь народную вещь, хоть 'Филатку и Мирошку'[62], дать эти роля Петину и Замину и посмотреть, что они из них сделают. Все эти мысли и планы приводили Павла в восхищение.
Клеопатра Петровна, между тем, хотела было велеть для предстоящего вечера привести комнату в более благоприличный вид.
- Не нужно-с, не извольте трудиться, - сказал ей Павел, - я хочу, чтобы этого филистера все у нас возмущало.
- Но для меня это нехорошо, понимаешь ты?
- Если сошлась с буршем, и сама буршачкой будь! - сказал Павел и поцеловал ее.
Клеопатра Петровна знала очень хорошо, что такое филистер и бурш. Павел давно уж это ей растолковал.
Неведомов, Марьеновский, Замин и Петин пришли раньше Плавина.
- А мой важный господин еще нейдет, - говорил Павел с досадой в голосе.
- Да кто он такой, что он такое? - спрашивали Вихрова все его приятели.
- Это один мой товарищ, про которого учитель математики говорил, что он должен идти по
