- А я сейчас еду к Звереву, который, говорят, был очень болен и простудился на похоронах Людмилы Николаевны.
- Непременно тут! - подтвердила Сусанна. - Он добрейший и отличнейший, должно быть, человек!
- Отличный! Это видно по всему, - согласился Егор Егорыч и полетел в Красные казармы.
В убранстве небольшой казарменной квартирки Аггея Никитича единственными украшениями были несколько гравюр и картин, изображающих чрезвычайно хорошеньких собою женщин, и на изображения эти Аггей Никитич иногда целые дни проглядывал, куря трубку и предаваясь мечтаниям. В настоящее время он был хоть еще и слаб, но сидел на диване, одетый по тогдашней домашней офицерской моде, занесенной с Кавказа, в демикотонный простеганный архалук, в широкие, тонкого верблюжьего сукна, шальвары и туфли. Когда Егор Егорыч вошел, Миропа Дмитриевна была уже у Зверева.
Поздоровавшись почти дружески с хозяином, Егор Егорыч раскланялся также с заметной аттенцией[61] и с m-me Зудченкою.
- Благодарю вас, что вы не отказались посетить меня... Я всю жизнь буду это помнить! - говорил между тем ему с чувством Аггей Никитич.
Егор Егорыч плюхнул на кресло.
- Прихворнули немножко?.. - сказал он, стараясь не подать виду, что он был поражен тем, до какой степени Аггей Никитич изменился и постарел.
- Очень даже прихворнул, - отвечал тот. - Около недели думал, что жив не останусь, и ужасно этого испугался, потому что мне пришла вдруг в голову мысль: а что, если я оживу в могиле?!. Понимаете, здоровяк этакий, пожалуй, не умрешь сразу-то... И что со мной было, передать вам не могу: во всем теле сделалась дрожь, волосы поднялись дыбом. Я рассказал об этом страхе доктору. Тот начал меня успокоивать: 'Если, говорит, хотите, я вас вскрою'. 'Сделайте, говорю, милость, живот мне располосуйте и череп распилите'.
- Что это, Аггей Никитич, какие вы ужасы про себя говорите! остановила было его Миропа Дмитриевна.
- Ужас побольше был бы, когда в могиле-то очнулся бы, - возразил ей тот и продолжал, обращаясь к Егору Егорычу, - после того я стал думать об душе и об будущей жизни... Тут тоже заскребли у меня кошки на сердце.
- Об этом нельзя думать, для этого нужна вера, - перебил Аггея Никитича Егор Егорыч.
- Во что вера? - спросил мрачным голосом Зверев.
- В то, что сказано в евангелии.
- Стало быть, будут и страшный суд, и рай, и ад?
- Будут!.. Об этом не следует ни себя, ни других спрашивать, а надобно верить в это!.. - бормотал Егор Егорыч.
- А как это сделать?.. Я должен сознаться, что я - и особенно прежде был почти человек неверующий.
- Не может быть!.. - воскликнул Егор Егорыч. - Таких людей нет в целом мире ни одного.
- А Вольтер? - возразил наивно Аггей Никитич.
- Нет, он верил и верил очень сильно в своего только бога - в Разум, и ошибся в одном, что это не бог, принимая самое близкое, конечное за отдаленное и всеобъемлющее.
- Но желательно бы знать, что такое это отдаленное и всеобъемлющее? говорил, в недоумении разводя руками, Аггей Никитич.
У Егора Егорыча лицо даже стало подергивать: по своей непосредственности, Аггей Никитич очень трудные вопросы задавал ему.
- Это всеобъемлющее словами нельзя определить, но можно только ощущать и соприкасаться с ним в некоторые счастливые моменты своего нравственного бытия.
- Но каким путем и способом достигнуть этого? - вопиял Аггей Никитич.
- Первый способ - молитва, простая молитва, - объяснял ему Егор Егорыч.
- Я, Егор Егорыч, во время моей болезни - видит бог - молился, - сказал Аггей Никитич.
- И как еще усердно!.. Не всякий так сумеет молиться! - подхватила Миропа Дмитриевна.
- И вам, без сомнения, легче после того было? - спросил Егор Егорыч.
- Точно будто бы и легче несколько, - отвечал Аггей Никитич.
- Этого вдруг и нельзя, - это гора, на которую надобно постепенно взбираться. - Слыхали вы об Иоанне Лествичнике?
Говоря это, Егор Егорыч вряд ли не думал хватить в своем поучении прямо об умном делании.
- Нет, не слыхал, - признался ему Аггей Никитич.
- А вы? - отнесся зачем-то Егор Егорыч к Миропе Дмитриевне.
- Слыхала, - это ведь святой наш, - отвечала та совершенно смело.
Егор Егорыч поморщился и уразумел, что его собеседники слишком мало приготовлены к тому, чтобы слушать и тем более понять то, что задумал было он говорить, и потому решился ограничиться как бы некоторою исповедью Аггея Никитича.
- Не слишком ли вы плоть вашу лелеете? - спросил он того.
Аггей Никитич при этом покраснел.
- То есть в чем и как? - проговорил он.
- Не любите ли, например, покушать много? - продолжал Егор Егорыч с доброю улыбкой.
- В этом грешен, - отвечал откровенно Аггей Никитич.
- Не нужно того!.. Пословица говорит: сытое брюхо к ученью глухо; а кроме того, и в смысле тела нашего нездорово!.. - поучал Егор Егорыч, желавший, кажется, прежде всего поумалить мяса в Аггее Никитиче и потом уже давать направление его нравственным заложениям.
- Насчет здоровья, я не думаю, чтобы нам, военным, было вредно плотно поесть: как прошагаешь в день верст пятнадцать, так и не почувствуешь даже, что ел; конечно, почитать что-нибудь не захочешь, а скорей бы спать после того.
- Полноте, пожалуйста, клеветать на себя! - перебила Аггея Никитича Миропа Дмитриевна. - Не верьте ему: он очень мало, сравнительно с другими мужчинами, кушает, - пояснила она Егору Егорычу.
- Как мало?.. Вы не видали, - сказал ей Аггей Никитич, - а я раз, после одной охоты в царстве польском - пропасть мы тогда дичи настреляли! пятьдесят бекасов и куличков съел за ужином!
- Много, и не рекомендую этого делать вперед! - посоветовал Егор Егорыч и, опять-таки с доброй улыбкой, перешел на другое.
- Ну, а как вы, майор, насчет водочки?
- Этого совсем почти не пьет, - поспешила ответить за Аггея Никитича Миропа Дмитриевна.
- Водочки и вообще вина я могу выпить ведро и ни в одном глазе не буду пьян, но не делаю того, понимая, что человек бывает гадок в этом виде! добавил с своей стороны Аггей Никитич.
- Это хорошо! - похвалил его Егор Егорыч и, помолчав немного, присовокупил: - Вместе с тем также следует и женщин избегать в смысле чувственном.
Сказав последние слова, Егор Егорыч вспомнил, что в их обществе есть дама, а потому он вежливо обратился к Миропе Дмитриевне и произнес:
- Pardon, madame!
- Ах, помилуйте, ничего, я не девушка! - отозвалась она, держа, впрочем, глаза потупленными.
- За неволю станешь избегать, - проговорил на это невеселым голосом Аггей Никитич, - когда хорошенькие женщины все больше и больше переводятся и умирают, как умерла вот и Людмила Николаевна!
При этом Егор Егорыч и Миропа Дмитриевна несколько смутились по причинам понятным, вероятно, читателю.
- Учиться мне надобно, - вот что-с! - продолжал майор.
- Учиться, конечно, - сказал Егор Егорыч, - но не наукам однако материальным, для которых вы уже стары, а наукам духа.
- О, я только эти науки и желал бы знать!.. - воскликнул Аггей Никитич. - Но у меня книг этаких нет... Где их достанешь?
