Прихвоснев (тоже охраняя Софью Михайловну). Так, господа, поступать с дамой нельзя-с! Нельзя!..
Оба они уводят ее в ту же дверь, в которую скрылся и
Дарьялов. Шум еще более усиливается; одновременно армяне
схватываются с Прихвосневым.
Прихвоснев (им кричит). Мало ли, господа, с кем может быть несчастье: пожар... сибирская язва!
Армяне (тоже кричат). Мы ему дадим 'сибирская язва'! Ты сам мошенник, коли за него.
Прихвоснев. Я не мошенник, я держусь только справедливости.
Один чиновник (толкует другому). Помилуйте, не дали ни одного вопроса голосовать! Где же это бывает?
Гайер (в свою очередь кричит на него). Как вы смеете голосовать, когда вы все купленные!
Тот же чиновник. Просим вас не обижать нас: мы чиновники.
Гайер. Чиновники вы - хуже сапожника!
Абдул-Ага (кричит). Тавро компанейское... Вся овца компанейская была!
Мулла (кричит ему в ответ). Компанейская вся!
Хожалый (охраняя по-прежнему дверь, кричит с своей стороны). Господа, не шумите, пожалуйста, а не то я свисток дам: стражу позову!
Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ III
Небольшая, но очень мило убранная гостиная.
На среднем диване пред круглым столом, на котором стоит прекрасный дорогой букет в вазе, сидит Софья Михайловна в шелковом платье и нарядном головном уборе. Она стала еще красивее, но заметно похудела и невесела. В этот день ее именины. На креслах помещаются приехавшие с поздравлением: юный Блинков, с очень маленькими усиками, пухлый, румяный и, как следует для утреннего визита, в черном сюртуке, и Прихвоснев, тоже какой-то вымытый, причесанный и также в черном сюртуке и даже в лаковых сапогах с пуговками. Оба они заметно модничают и тонируют.
Блинков (Софье Михайловне, слегка пришептывая). Вы изволили слышать Патти?
Софья Михайловна. Уж три раза слышала! Я абонирована.
Блинков. Прекрасная певица, не правда ли?
Софья Михайловна. Превосходная!
Прихвоснев. Не нравится мне, господа, ваша Патти, что угодно!
Софья Михайловна. Почему же?
Прихвоснев. Души нет в пении!
Софья Михайловна. Как нет души в пении? Поет так божественно, собой прелестна!
Прихвоснев. Это так-с, собой прелестна; но чувства в голосе не слыхать. Как ее можно сравнить с Виардо; у той точно, что душа лилась в каждом звуке. Как это она пела: 'Я все еще его... пламенно, что ли, люблю!' И этак, знаете, не совсем тоже чисто выговаривала по-русски, - прелесть что такое!
Софья Михайловна. В котором же это году была здесь Виардо?
Прихвоснев. В пятьдесят третьем! Я старинный театрал!
Блинков (показывая на Прихвоснева). Он сам в балетах танцевал; танцмейстером был!
Софья Михайловна (с удивлением). Вы?
Прихвоснев (немного сконфуженный). Да-с, по балетной части служил! Но всегда как-то к театральной службе не имел расположения, особенно в то время: строго очень было и безвыгодно! Я как тогда получил маленькую возможность бросить это дело, так сейчас же и бросил!
Блинков. Он в балетах только чертей и играл, ничего другого не давали неловок очень!
Прихвоснев. Не одних чертей, а и маркграфов иногда изображал! (Обращаясь к Софье Михайловне и, видимо, желая переменить тему разговора.) Супруг ваш так-таки совсем и уехал отсюда?
Софья Михайловна. Он не то что уехал: он бежал! Его, говорят, хотели убить эти армяне или в тюрьму посадить - не знаю уж!
Прихвоснев. А вас так и кинул без всяких средств?
Софья Михайловна. Кинул без всяких средств. Даже всю посуду, всю мебель продал заранее, и, когда я проснулась поутру после его отъезда, приходят купцы и все взяли.
Прихвоснев (как бы рассердившись даже). Фу ты, боже ты мой!.. Муженьки нынче какие, хуже посторонних, право!
Софья Михайловна на это промолчала.
Прихвоснев (размышляющим уже тоном). Как у вас умения хватило поустроиться потом?
Софья Михайловна и на это ничего не ответила. Блинков
при этом как бы несколько краснел и старался смотреть по
сторонам.
Прихвоснев (тем же размышляющим тоном). Да-с, да!.. Жизнь человеческая! Кто знает, как и в какую сторону она повернет!
Те же и Надя в чистеньком платьице, в хорошеньких ботиночках, причесанная. Она принесла на подносе две чашки кофе и сухари.
Надя (подавая Прихвосневу первому, с усмешкой). Здравствуйте, Петр Петрович!
Прихвоснев (тоже с усмешкой). Здравствуйте, сударыня, здравствуйте! (Софье Михайловне, показывая ей на Надю.) Именинница тоже сегодня!
Софья Михайловна. Да! А вы разве знаете ее?
Прихвоснев. Как мне не знать-с, я вам ее и поставил. Аполлон Алексеич тогда заехал ко мне и говорит: 'У Софьи Михайловны нет горничной, пришлите к ней какую-нибудь понадежнее'.
Надя (подавая не без кокетства кофе Блинкову). Сухарей прикажете-с?
Блинков. Нет, благодарю.
Надя, подняв гордо головку, уходит.
Блинков (Софье Михайловне). Какая у вас горничная хорошенькая!
Софья Михайловна. Очень хорошенькая...
Прихвоснев (Софье Михайловне). Но довольны ли вы ею? Это главное.
Софья Михайловна. Пока довольна. А я и не знала, что вы прислугу рекомендуете.
Прихвоснев. Несколько уж лет этим занимаюсь, и у меня это на твердых основаниях устроено: как пришел кто из прислуги и записался, я первый вопрос ему: 'Где изволил жить?' А потом через одного человека и разведаю, как и что он, а потому пьяницу, или вора, или с какими-нибудь другими качествами уж я не пришлю!
Блинков. Присылаете и вы. Рекомендовали же нам лакея, он через неделю все столовое серебро украл у нас.
Прихвоснев (как бы даже вспылил). Это-с не он украл, а прежняя ваша прислуга, вот что-с! А на него, как на нового человека, свалили.
Софья Михайловна. Но сколько же дел у вас? Вы и в акционерных собраниях... Помните это ужасное у мужа собрание? Потом мебель мне страховали.
Прихвоснев. Агент-с я там! Я, собственно, агентирую по разным отраслям.
Софья Михайловна. Наконец, у вас сад и кофейная ваша эта 'Русская забава'! Так, кажется, она называется?
Прихвоснев. Так-с. Нарочно, знаете, в русском духе ее назвал для привлечения купечества, а в сущности это salle de danse [танцевальный зал (франц.)], публика приедет, танцуют, выходят, одни - в сад,
