поняты другие, равно как один из дру{110}гого; его полнота есть форма общего рефлективного бытия его многообразия в неопределенной в самой себе единичности вообще. Правда, ему присущи определенности, которые он имеет в нем; но форма, образующая различение объектов и соединяющая их в некоторое единство, есть внешняя, безразличная; она есть некоторое опосредование, или далее некоторый порядок, известное распределение (Arrangement) частей и сторон; это сочетания, безразличные для того, что соотносится.
Тем самым объект, как некоторое существование вообще, имеет определенность своей полноты вне его, в других объектах, эти последние опять-таки вне их и т.д. до бесконечности. Возврат в себя этого движения в бесконечность правда, также должен быть признан и представлен, как некоторая целостность, как мир, который однако есть не что иное, как замкнутая в себя посредством неопределенной единичности общность, некоторая вселенная.
Поскольку таким образом объект в своей определенности равным образом безразличен относительно нее, он через самого себя указывает на свое определенное бытие вне себя, дабы быть определяющим для объектов, относительно коих он однако точно также безразличен. Поэтому, здесь нигде не имеет места принцип самоопределения; детерминизм – точка зрения, на которой стоит познание, поскольку для него истинное есть объект, каким он тут ближайшим образом оказался, – дает для каждого его определения определение некоторого другого объекта, но это другое также безразлично как относительно своей определенности, так и относительно своей активности. Поэтому сам детерминизм также столь же неопределен в своем движении в бесконечность; он может быть по произволу остановлен на любом пункте и удовлетвориться этим, так как объект, к коему он перешел, замкнут в себе, как формальная целостность, и безразличен относительно своей определимости чем-либо другим. Вследствие того объяснение определения некоторого объекта и совершаемое для этой цели движение вперед этого представления есть лишь пустое слово, так как в другом объекте, к коему оно переходит, нет никакого самоопределения.
3. Поскольку же определенность некоторого объекта заключается в некотором другом, то между ними не существует никакого определенного различия; определенность есть лишь двойная, сначала в одном, затем в другом объекте, нечто просто лишь тожественное, и объяснение или понимание тем самым тавтологическое. Эта тавтология есть внешнее, пустое движение туда и сюда; так как определенность не получает от взаимно безразличных объектов никакого своеобразного различения и потому лишь тожественна, то существует лишь одна определенность; и в том, что она двойная, именно и выражается эта внешность или ничтожество различения. Но вместе с тем объекты самостоятельно противостоят один другому, поэтому они остаются в этом тожестве просто внешними. Тем самым дано противоречие между полный взаимным безразличием объектов и между {111}тожеством их определенности или их полною внешностью в тожестве их определенности. Это противоречие есть таким образом отрицательное единство многих просто отталкивающихся в нем объектов, – механический процесс.
Если объекты рассматриваются, лишь как замкнутые в себя целые, то они не могут воздействовать один на другой. В этом определении они то же, что монады, которые именно потому мыслятся, как лишенные какого-либо взаимодействия. Но именно вследствие того понятие монады есть ошибочная рефлексия. Ибо, во-первых, она есть определенное представление ее лишь в себе сущей целостности; как известная степень развития и как положение своего мировоззрения, она есть нечто определенное; но так как она есть замкнутая в себя целостность, то она равным образом безразлична к этой определенности; эта определенность есть поэтому не ее собственная, а положенная через другой объект. Во- вторых, она есть вообще непосредственное, поскольку она должна быть чем-то лишь представляющим; ее отношение к себе есть поэтому отвлеченная общность; тем самым она есть некоторое открытое для других существование. Для достижения свободы субстанции недостаточно представлять ее, как целостность, как полную внутри себя, ничего не получающую извне. Напротив, именно чуждое понятию, только представляющее отношение к себе самой, есть пассивность относительно другого. Равным образом и определенность, понимается ли она, как определенность некоторого сущего или представляющего, как степень собственного изнутри возникающего развития, есть нечто внешнее; степень, достигаемая развитием, имеет свою границу в некотором другом. Далее перенесение взаимодействия субстанций в некоторую предуставленную гармонию сводится лишь к тому, чтобы превращать его в некоторое предположение, т.е. в нечто лишенное понятия. Потребность уклониться от признания воздействия на субстанции основывалась на моменте абсолютной самостоятельности или первоначальности, положенной в основание. Но так как этому бытию в себе не соответствует положение, степень развития, то именно потому оно имеет свое основание в некотором другом.
Об отношении субстанциальности было в свое время сказано, что оно переходит в отношение причинности. Но сущее имеет здесь определение уже не некоторой субстанции, а некоторого объекта; отношение причинности перешло в понятие; первоначальность одной субстанции относительно другой обнаружилась, как некоторая видимость, ее действие, – как переход в противоположное ей. Вследствие того это отношение не имеет никакой объективности. Поэтому поскольку некоторый объект положен в форме субъективного единства, как действующая причина, то это должно считаться {112}уже не первоначальным определением, а чем-то опосредованным, действующий объект имеет это свое определение лишь через посредство некоторого другого объекта. Механизм, так как он принадлежит к сфере понятия, положил в нем то, что оказалось истиною причинного отношения, именно что причина, долженствующая быть сущею в себе и для себя, есть по существу также действие, положение. Поэтому в механизме причинность объекта есть непосредственно непервоначальность; он безразличен относительно этого своего определения; что он есть причина, есть поэтому для него нечто случайное. В силу того можно бы было также сказать, что причинность субстанции есть лишь нечто представляемое. Но именно эта представляемая причинность и есть механизм, так как он состоит в том, что причинность, как тожественная определенность различных субстанций и тем самым как переход их самостоятельности в это тожество, есть простое положение; объекты безразличны относительно этого единства и сохраняются вопреки ему. Но и эта их безразличная самостоятельность есть также простое положение; поэтому они способны смешиваться и образовать агрегаты и, как агрегаты, становиться одним объектом. Через это
