— Штаб. Комиссар Кобзин. И командир отряда Аистов. И еще другие.
— Штаб?! Так. Значит, штаб... Тебя случайно не били? — шепотом спросил он.
— Нет. Не били. Наоборот...
— Что «наоборот»?
— Они не звери, — не желая вдаваться в подробности, промолвила Надя. Ей показалось, что мало сказала о красных, и она добавила: — Если бы все люди были такими... — Но оборвала себя: зачем ей разглагольствовать перед Стрюковым? Если бы она бранила их, он бы с радостью слушал ее, жадно ловил каждое слово, а так...
— Это что там посреди двора? — спросил Стрюков, увидев незнакомые сооружения.
— Большие котлы с конного двора принесли. Ужин готовили.
— Кто похозяйничал? — ничего не выражающим тоном спросил Стрюков.
— Я, — сдержанно ответила Надя и подумала о том, что он не за этим позвал ее.
— Так. Из моих запасов?
— Да.
— Тоже реквизировали?
— Нет. Я сама отдала.
Надя ожидала, что Иван Никитич набросится если и не с бранью, то, во всяком случае, с упреками. Однако ничего подобного не произошло. Наоборот...
— Ну и молодец, — оживившись, сказал он. — Должно, голодные были?
— Уж такие голодные! Иные со вчерашнего дня ничего не ели, — с готовностью ответила Надя, удивленная его словами.
— Хорошо сделала, — снова похвалил ее Стрюков. — Голодного человека накормить надо — добрее будет. Да и вообще — грешно не подать куска голодному. Не обеднеем.
Стрюков никогда ничего подобного не говорил, никогда никому из нищих или голодающих не помогал.
— Значит, ты все ж таки поняла меня? А я немного засомневался, мол, не услышит, вон куда отъехали, когда я крикнул тебе...
— А вы о чем? — настораживаясь, спросила Надя.
— Как о чем? О своем наказе, если, мол, придут эти... ну, красные, то принять, приветить. Ты верно поступила, в должной мере. И хорошо. Люди не будут в обиде. — Он уже раскаивался — все выболтал о причинах своего возвращения! А можно было сказать, что передумал и вернулся с полдороги. Ну, да теперь поздно, слово не воробей, выпустил — не поймаешь. — Тебя к комиссару Кобзину допускают?
— Допускают.
— Ты знаешь что, Надя, пойди к нему и доложи. Обо мне. Все как есть и о том, что вернулся. Сам, мол, по себе вернулся, а не то что, и о моем тебе наказе, и... и... И знаешь, что я тебе скажу? Все благополучно обойдется — хозяйничай, командуй в доме. Словом, полные тебе права.
— Какие там еще права? Уж лучше пусть они при вас остаются. К Петру Алексеевичу я могу пойти и сказать о вас, но ни о чем просить не буду и не стану повторять ваших баек. Поверить в них может только тупица, а Кобзин... Тут уже приходили одни, за комиссаров себя выдавали.
— И что с ними?
— Другим закажут. Завтра судить их будут. Кажется, ревтройка. Петр Алексеевич человек справедливый, так что лучше говорите ему все, как есть, без выдумок.
— Эх, Надя, Надя... — горестно вздохнул Стрюков.
— Не вздыхайте и не прикидывайтесь обиженным сиротой. Никто не поверит.
— Да не кричи ты, ради бога, — остановил ее Стрюков.
— У меня нет никаких секретов. Что сказала, где угодно могу повторить.
— Все ж не думал я, что ты такая, — снова вздохнул Стрюков, чувствуя, как закипает в нем ненависть к Наде. Сердце стало биться редко, но так напряженно, что удары отдавались даже в пальцах ног, толчками, да такими сильными, что казалось, при каждом толчке его подбрасывает. «Может, плюнуть на все, выхватить револьвер, влепить пулю в ее ненавистную харю?» — эта мысль, как огневая вспышка, пронзила его, пронзила насквозь. Искушение было настолько сильным и властным, что рука судорожно метнулась к карману, но тут же повисла, как плеть. Да, конечно, одно небольшое движение и... Но тогда второй выстрел надо направлять в себя. Нет, Стрюкову рано умирать. Он еще поживет!
— Веди...
В прихожей, составив винтовки в угол, прямо на полу спали красногвардейцы. На столе стояли солдатские котелки и другой немудрящий скарб, на стуле у голландки были развешаны портянки. В стороне тихо беседовали Семен Маликов и Обручев.
— А, вернулся! — весело воскликнул Семен, увидев Стрюкова, и, прикинувшись, что обрадован неожиданной встречей, шагнул к нему.
— Вернулся, — нехотя ответил Стрюков, всем своим видом показывая, что разговаривать с Маликовым не собирается. Потрясенный тем, что увидел в своем доме, он не всматривался в лица и, уже проходя мимо Обручева, ненароком оглянулся. Встреча была так неожиданна, что Стрюкова даже качнуло... «Неужто?»
Обручев понял, что старик узнал его, и, пытаясь предупредить, сделал рукой чуть заметное предостерегающее движение.
Надя заметила этот жест, но не придала ему значения.
От Кобзина Надя вышла растроганная: в присутствии Стрюкова комиссар поблагодарил ее и, сказав, что завтра ей предстоит много работы, посоветовал идти к себе и как следует отдохнуть. Она немного постояла в гостиной и вдруг почувствовала, что смертельно хочет спать. Рухнуть бы прямо на пол. Наверное, слаще такого сна ничего и нет. Она побрела к себе.
— Надя! — негромко окликнули ее.
Она узнала голос студента и поспешно обернулась.
— Извините, что я в неурочное время осмелился... — смущенно заговорил он.
— Ничего, пожалуйста...
— Я хотел с вами посоветоваться... Последние дни так богаты событиями, встречами... Кажется, будто прошло невесть сколько времени. И я никак не могу собраться с мыслями... Дело в том, что я решил, вернее, почти решил, остаться здесь, в отряде товарища Кобзина. Ну вот и хотел посоветоваться.
Надя удивилась и чуть было не спросила, почему он просит совета у нее, а не у того же, скажем, Семена Маликова, но, сообразив, что такой вопрос не совсем тактичен, промолчала. А ей действительно было интересно, что же толкнуло его именно к ней. Словно разгадав ее мысли, Обручев сказал: — Не удивляйтесь, пожалуйста, что я обратился именно к вам, мне показалось, что вы... даже не знаю, как это объяснить, в общем мне кажется, что вы можете дать наиболее верный совет.
— Трудно давать советы другому, когда сама еще не совсем разобралась на новом месте, среди новых людей... Я, например, о себе думаю, что поступила правильно. Да и куда мне было идти? Не к белым же!
— Конечно, — согласился Обручев, — нам с вами там делать нечего, — решительно добавил он. — Я тоже останусь в отряде Кобзина.
Надя дружески протянула ему руку. Он охотно пожал ее.
— Значит, вместе?
— Вместе, — медленно отпуская ее руку, сказал Обручев и, не желая казаться излишне навязчивым, торопливо пожелал ей спокойной ночи.
Во время этого короткого разговора Надю что-то тревожило: ей казалось, что она должна была о чем-то спросить студента, но о чем? В памяти какой-то мучительный провал. А спросить надо!..
— Сергей!..
Он оглянулся, ожидая, что она скажет.
Какие несуразные мысли лезут в голову Нади!
— Вы звали?
— Так, ничего, — и вдруг вспомнила: — Вы знаете Стрюкова?
Если бы Надя стояла ближе, она бы заметила еле уловимую тень, скользнувшую по лицу студента,
