– Скажите, Акиро, – вдруг спросил Нобуру, повернувшись спиной к царству зеленых, белых, коричневых, голубых и золотых цветов, – что вы думаете о контактах между Советами и американцами? – Он хотел услышать голос Токио, своего народа, хотел, чтобы ему еще раз все объяснили.
Адъютант отдал команду, и поток информации застыл на мониторе компьютера.
– Американцами? – переспросил он удивленным тоном. Ясно, что он только что думал о чем-то другом.
– Да, американцами, – повторил Нобуру. – Что они могут предложить Советам?
– Сочувствие? – предположил Акиро со злорадной и пренебрежительной улыбкой. – Американцы вышли из игры. Они хотят одного – чтобы их оставили в покое на их прогнившем полушарии. И еще – продать то тут, то там что-нибудь из своих третьесортных товаров. Тем, кто не может себе позволить покупать наши.
– Общеизвестно, что американцы очень старались догнать нас в военном отношении. И их система стратегической обороны очень неплоха.
– Они никогда нас не догонят, – отрезал Акиро тоном настолько решительным, что он звучал почти грубо. – Как нация они деградировали. Американцы – не более чем стая бродячих собак.
Нобуру улыбнулся, слыша в словах адъютанта мнение и Генштаба, и человека с токийской улицы.
– Но, Акиро, бродячие собаки иногда бывают очень умными. И сильными.
– Америка – мусорная свалка всего мира, – ответил адъютант, цитируя десятки японских бестселлеров. – Их национальные меньшинства тянут их на дно. В годы эпидемии им даже пришлось вводить войска в собственные города, и военные только с огромным трудом справились с задачей. Как бы они ни старались догнать нас, они по-прежнему не могут контролировать положение в Латинской Америке. Только в одной Мексике они завязли на многие десятилетия. С американцами покончено. – Акиро сделал суровое лицо, став похожим на воина с классических японских гравюр. – Возможно, они могут принять какую-то часть русских беженцев, как раньше они приютили израильтян.
Нобуру, офицер, знаменитый своим самоконтролем, перешел через всю комнату и, нарушив данное себе слово, налил щедрую порцию виски.
– Мне просто иногда кажется, – тихо произнес он, – что однажды японцы уже недооценили американцев. – И глотнул обжигающей жидкости.
12
Омск 2 ноября 2020 года
Тейлор вглядывался в лицо на большом экране монитора, выискивая хотя бы малейшие признаки возможной слабости. «Знаки бессилия, знаки беды», – слова на мгновение всплыли в его памяти. Он научился читать лица людей и не сомневался, что по внешности врага можно много о нем узнать. Примитивные культуры, в которых существовало поверье, будто при фотографировании человека покидает душа, находились, по мнению Тейлора, гораздо ближе к истине, чем считали представители западной цивилизации. Перед ним скованный рамками экрана находился враг, бессильный против его молчаливого допроса. И Тейлор уже почувствовал какую-то слабинку в его чертах, хотя еще не сформулировал ее для себя. Рот тонкий и решительный, кожа гладкая. Чужеземный разрез глаз мешал Тейлору поглубже заглянуть в них. Волосы темные, без седины. Нет, он не мог указать на слабое место, как на точку на карте.
Но оно было там. Он не сомневался.
– Ну хорошо, Мерри, – сказал он начальнику разведки, – можешь продолжать.
Мередит коротко оглядел ряды молчаливо ждущих офицеров, затем снова остановил взгляд на полковнике.
– Перед нами, – повторил он, – генерал Нобуру Кабата, старший японский офицер на театре военных действий. – Его слова эхом отдавались в холодном полумраке старого склада. – Кабата имеет большое влияние в вооруженных силах, обладает богатым опытом как практических боевых действий, так и штабной работы, связан с оборонной промышленностью. Если вы взглянете на нашивки у него на груди – вот здесь… – Мередит повел лазерной указкой. – Желто-зеленая ленточка в третьем ряду – знак службы в контингенте японских советников в Южной Африке во время нашей… экспедиции.
Тейлор едва удержался от того, чтобы во второй раз не перебить Мередита. Ему очень хотелось услышать подробности, но он сдержался.
Он подождет конца сообщения. Полковник побоялся, что кто-то из его подчиненных вдруг угадает его слабое место. Не об Африке сейчас следует думать.
– Кабата всегда был связан с самой современной техникой, – продолжал Мередит. – Он не только специалист в области авиации, но, по нашим данным, некоторое время служил летчиком-испытателем, разумеется, в молодые годы. Прекрасно говорит по-английски, который освоил, обучаясь по обмену в Британском штабном училище в Кимберли, выпуск 2001 года. Имеет репутацию англофила, даже специально летает в Лондон, чтобы шить себе костюмы. Кабата пошел в армию не для того, чтобы зарабатывать на хлеб. Он из богатой семьи, хотя и пострадавшей, когда мы национализировали принадлежавшую японцам недвижимость в Соединенных Штатах. Они владели там немалыми ценностями. Как бы то ни было, он происходит из влиятельного старинного рода, обладающего давними военными традициями. – Мередит помолчал минуту, переводя дух. – Но не все здесь сходится. Его жена – преподаватель лингвистики, и у них двое детей: сын и дочь. Дочь работает в издательстве, сын – инженер-химик. Тут что-то не так. У них в семье с незапамятных времен все становились военными, и карьера Кабаты чрезвычайно успешна по всем меркам. И все же, по нашим данным, он отговорил сына от службы в армии.
«Здесь мы похожи, – подумал Тейлор. – Имей я сына, он никогда не стал бы солдатом».
– Помимо Африки, – продолжил Мередит, – одной из приметных вех его профессиональной карьеры является добровольное участие в группе экспертов ООН, которые определяли размеры нанесенного ущерба и помогали проводить эвакуацию уцелевших израильтян в Соединенные Штаты. Один из немногих, он согласился побывать в мертвой зоне вокруг Тель-Авива и в радиоактивной пустыне в районе Дамаска, Литаки и прочих городов, пораженных в результате израильского удара возмездия.
– Мерри, – прервал его подполковник Давид Хейфец, начальник штаба полка, – а я ведь с ним встречался в Израиле. Правда, наша встреча длилась всего несколько минут. Он входил в комитет ООН, посланный принять у нас оружие перед тем, как мы сели в самолет. Он мне вовсе не показался дурным человеком. Я почувствовал, что он… ну, знаете – солдат. Как все мы. И мне показалось, будто он понимает, что я испытывал, когда стоял и считал оружие, которое сдавали мои люди. То был очень тяжелый для меня день, и у меня возникло ощущение, что он не хочет усугублять происходящее. Вот и все. Я хотел бы вспомнить больше, но тогда меня гораздо сильнее интересовали другие вещи.
– Дейв, – холодно произнес Тейлор, прежде чем Мередит мог продолжить, – если он такой отличный парень, то почему же он травит нервно-паралитическим газом колонны беженцев?
Хейфец с еще более серьезным, чем обычно, выражением лица через всю комнату посмотрел на Тейлора.
– Не знаю, – ответил он голосом, полным искреннего сожаления. – Я не могу ответить на ваш вопрос.
Тейлор вновь переключил внимание на Мередита:
– Хорошо, Мерри. Рассказывай нам об этом… человеке.
Мерри пожал плечами.
– Он, похоже, относится к той категории офицеров, которые все делают хорошо, даже пишут. Его отчеты о побочных эффектах ядерных взрывов на Ближнем Востоке часто цитировались на организованной Советами Международной конференции по немедленному запрещению ядерного оружия в Нью-Дели. Тогда, – добавил Мерри, – в последний, пожалуй, раз совпали советские и японские интересы. В последующие несколько лет он играл ключевую роль в японской программе оснащения и обучения иранских вооруженных сил и армии Исламского Союза. Нынешняя операция является вершиной его карьеры. Однако среди военных атташе в Токио ходят настойчивые слухи о якобы существующих трениях между ним и Генеральным штабом.
– Что за трения? – быстро спросил Тейлор.
– Неизвестно. И сообщения о них могут оказаться несостоятельными. Помимо вышеперечисленного, у нас мало о нем информации. Любимый напиток – виски, но не злоупотребляет. Любит играть в гольф. Впрочем, как все важные персоны в Японии. Всякий раз, когда оказывается в Лондоне, ходит в театр.
