гастролей: в городской библиотеке, на лесотарном за воде, где-то в клубе...
— Живем, братцы! — подмигнул ребятам Лихачев.— Организуем труппу бродячих комедиантов!..
— Но главное для нас — учеба,— наставительно заметила Хорошилова.— Вы должны уметь сочетать ее с разумным отдыхом...
Потом Красноперов сказал, что с Бугровым хотят познакомиться девочки из пятой школы. Клим струсил.
— Зачем?
Володя почти насильно потащил его за собой, уговаривая: — Вот чудак! Они же не кусаются!
Клим не успел уточнить цель встречи, как очутился перед...
Клим узнал их сразу. Наверное, они тоже запомнили его и рассматривали с удвоенным любопытством, как примелькавшуюся вещь, которая вдруг оказалась редкой диковинкой. Клим смутился. Кажется, надо представиться... Он дважды буркнул свое имя, обращаясь к Майе и ее подруге. И сообразил, что это вышло у него довольно нелепо. Но неожиданно встретив ясную, ободряющую улыбку на Майином лице, сам засмеялся, и Майя тоже — весело морща нос и прикрывая рот ладошкой. Она крепко тряхнула его руку и назвалась:
— Широкова.
— Кира Чернышева...
Клим ожегся о сухую, горячую ладонь ее подруги.
— Нам очень понравилась ваша пьеса! — сказала Майя с таким простодушным восхищением, что Климу снова стало не по себе.
— Очень остроумно и не похоже ни на что другое, правда, Кира?
Та молча кивнула. Из-под прямых бровей на Клима пристально смотрели недоверчивые, настороженные, до черноты синие глаза; они словно вглядывались в глубокий колодец, отыскивая что-то на самом его дне. В то же время сами они были наглухо затворены для всякого, кто пытался в них заглянуть.
Навивая на палец кончик толстой, солнечно лоснящейся косы, Майя сыпала вопрос за вопросом:
— Что вы еще написали? Это первая ваша пьеса?..
Маленький рот Киры был туго сжат. Ни слова!
Хоть бы из вежливости...
Клим почувствовал себя задетым и обиделся. «Мышка за кошку... Нам только мышки не хватало!» Что ж, пускай... Он отвечал Майе холодно, с достоинством, как и полагается автору, чья пьеса только что имела такой триумф. Но Кирины губы внезапно дрогнули, в темных зрачках, будто две ракеты величиной с булавочную головку, лопнули и рассыпались фейерверком искрящихся смешинок.
Что случилось?..
Он уже забыл, о чем спрашивала его Майя, и весь шум и суета вокруг, и толпа ребят и девушек, уже обступившая их, и горделивое угарное сознание своего успеха — все поблекло, уничтожилось...
Красный, взъерошенный, он грубо сказал:
— Извините, мне некогда...— и двинулся прочь.
Может быть, она вспомнила воскресник?.. Тогда от смеха, теперь — от взгляда этой девчонки он снова стал жалким, бессильным, растерянным...
Пробираясь сквозь танцующие пары, он слышал позади:
— Это Бугров... Тот самый...
Кто-то толкнул его. Он разозлился и, напружинив локти, стал напрямик пробиваться к выходу... Его окликнули. Ах, Лиля!.. Стоя у рояля, она помахала ему рукой.
— О, конечно, теперь ты ужасно гордый! — сказала она, когда Клим оказался перед нею, и капризно надула щеки.
Лиля была, как и все, в строгой школьной форме, но высокий белый фартучек с каким-то особенным изяществом облегал ее фигурку, а серебристая ленточка в пышных волосах своим невинным кокетством, бесспорно, превосходила любую ленточку на вечере.
Клим с удовольствием слушал ее оживленную болтовню, Лиля ни на шаг не хотела его отпускать от себя.
— Да, теперь ты совсем зазнаешься! — говорила она, лукаво поглядывая на Клима сквозь пушок ресниц.— Еще бы! Драматург! Когда мне сказали — я не поверила...— она говорила нарочито громко, на них оборачивались, но Лиля делала вид, что не замечает этого.— Не скромничай, пожалуйста, у тебя большие способности! Ты еще напишешь для МХАТа, как Горький или Чехов...
«А ведь она дура»,— с тоской подумал Клим, но — словно кому-то в отместку — продолжал оставаться с Лилей.
— Клим, ты должен написать новую пьесу, и чтобы в ней я играла главную роль. И чтобы это была трагическая героиня!
— Нет,— усмехнулся Клим,— я напишу комедию. И ты будешь играть роль одной пошленькой мещаночки. У нее куриные мозги, они не вмещают ничего, кроме мыслей о нарядах и мальчиках... Ты справишься с такой ролью, верно?
— Да, ты увидишь, ведь я готовлюсь в театральный...
Все-таки она поняла, но у нее хватило ума не показать этого.
Клим больше не слушал ее: новая идея, возникшая так случайно, уже гнала его разыскать Игоря или Мишку, чтобы поделиться с ними... Изумительная мысль! Как она не пришла ему в голову раньше?.. Он даже не простился с Лилей...
Но едва его глаза успели найти в толпе Турбинина, в зале произошло странное замешательство. До Клима донеслось:
— Брось ломаться, детка... Мы тебя научим фотографировать...— грянул дружный смех в несколько голосов — и оборвался коротким звонким звуком.
Клим увидел сначала Майю, потом Киру —она прижалась спиной к стене, на ее гипсово-белом лице резко выделялись гневные, прямые, загнутые к переносью брови, похожие на крылья парящей чайки. Перед нею стоял Шутов — покачиваясь, руки в карманы с фотоаппаратом через плечо, и смотрел на нее в упор обнаженным, бесстыдным взглядом. Только левая щека его порозовела.
— Осторожно, детка,— проговорил он сквозь зубы, придвигаясь к ней.— Я ведь и сам...— он не кончил: тонкая рука взвилась вверх, Кира закатила ему вторую пощечину.
К ней кинулись двое из компании Шутова — Слайковский и еще какой-то неизвестный Климу парень с длинным лошадиным лицом... Веселое бешенство ударило в голову Климу, он рванулся вперед.
Но вдруг кто-то громко захлопал, зааплодировал, крикнул:
— Браво! Бис!..
Это было неожиданно, как зимний гром.
Игорь! Все обернулись к нему — Турбинин аплодировал, подняв над головой руки, с издевательской улыбкой глядя на ошеломленного Шутова.
— Ты чего? — сунулся было к нему Тюлькин, но опоздал: вслед за Игорем забили в ладоши те, кто стоял с ним рядом, а через мгновение аплодисменты, беспощадные, как пощечины, бурно прокатились по всему залу.
Шутов и его друзья удалились. Брезгливо сторонясь, им давали дорогу, и они шли, затравленно пригнув головы и неслышно разевая рты, как в немом кино.
Когда Клим оглянулся, ни Киры, ни Майи уже не было. Клим выскочил на улицу. Валил густой снег — тяжелыми, мокрыми хлопьями застилая все вокруг.
— Кира! — крикнул Клим, сбежав со ступенек и вглядываясь в темноту,— Кира!..
Никто не отозвался.
Только кровь короткими, частыми ударами стучала в висок: ДКЧ... ДКЧ... ДКЧ...
29
В то утро солнце было ярким, как слава. Чашечка будильника истекала серебром. Клим передвинул рычажок — звонок смолк.
Как хорошо! Впереди — бесконечность: десять дней каникул! Зарываясь в подушку, он чувствовал
