задерживали его на заводе, Максим Федорович лежал в гостиной на тахте и читал, пододвинув к изголовью торшер.
Облаченный в пижаму, он всем своим видом выражал наслаждение коротким безмятежным отдыхом. Тахта была коротка для его крупного тела, поэтому Максим Федорович, как обычно, скрестил ноги на валике и, увлеченный чтением, не отрываясь, смахивал пепел с папиросы в стоявшую рядом на стуле бронзовую пепельницу в форме чашечки цветка.
Он не обратил внимания на сына, когда тот вошел в гостиную, и повернул к нему голову только тогда, когда Игорь, подвинув к тахте тяжелое кресло, опустился в него, задев ногой стул с пепельницей.
— Ты ко мне?
— Кажется, ты занят серьезным делом?..— взгляд Игоря с легким презрением скользнул по книге, которую держал в руке отец: «Таинственный гость».
Максим Федорович добродушно рассмеялся:
— Видишь ли, детективы имеют по крайней мере три завидных качества: они не утомляют мозг, их можно начать на любой странице и на любой странице закрыть.
— У них есть еще четвертое завидное качество: их вполне можно не открывать вообще.
— Может быть, ты прав,— снисходительно улыбнулся отец и снова взялся за книгу.
У него был высокий умный лоб с блестящими залысинами, широкий, рот с узкими, будто единым взмахом взрезанными губами, широкий тугой подбородок с упрямой ложбинкой посредине, но светлые глаза придавали всему лицу выражение мягкости, сглаживая резкие, крупные черты.
Он всегда чуть иронически соглашался с Игорем, предпочитая уклоняться от спора — тем обычно и оканчивался любой их разговор.
Но Игорь не уходил.
— Я хотел спросить тебя о Бугрове.
— О твоем приятеле? — переспросил Максим Федорович.
— Нет, об его отце.
Максим Федорович положил раскрытую книгу на живот, корешком вверх, его кустистые, с проседью, брови удивленно шевельнулись.
— А почему он тебя заинтересовал?
— Так...—ответил уклончиво Игорь, избегая встречаться с ним глазами.— Ты обмолвился однажды, что вы были знакомы.
— Очень недолго.
— Что это был за человек? — Игорь потрогал пепельницу и, как будто сделав над собой усилие, поднял на отца упорный, требовательный взгляд.
Теперь он сидел перед отцом вытянувшись, прямой и строгий, упершись локтями в ручки кресла, и в тени, отбрасываемой, абажуром торшера, его лицо светилось матовой бледностью.
Максим Федорович понял, что вопрос был задан очень всерьез, понял только это, потому что никогда не умел проникать в ход мыслей сына, и причина внезапного интереса оставалась для него неясной. Но, с минуту поразмыслив, он решил, что, собственно, нет ничего особенного, если Игорь хочет узнать кое:какие подробности об отце своего друга. С некоторым беспокойством взглянув на дверь спальни, где уже лежала в постели и, может быть, еще не заснула его жена, он заговорил на низких бархатистых нотах:
— Ты знаешь, что он был осужден в тридцать седьмом году?
— Да.
— Что же именно тебе хотелось бы еще узнать?
— Все.
Максим Федорович снял очки и задумчиво покрутил их в руке.
— Видишь ли, ты ставишь передо мной очень сложный вопрос. Многого я тебе при всем желании сообщить не сумею. А то, что мне известно...
— Как вы с ним познакомились?
— Это было... Было в тридцать пятом. Его только что перевели к нам в город, назначили редактором областной газеты...
— А до того?
— До того он работал в Коминтерне, занимал ряд ответственных постов, и, если не ошибаюсь, у него был партстаж чуть ли не с девятнадцатого года... Так вот, в то время я был еще молодым инженером и пробивал дорогу одному изобретению...
— Это насчет машины для упаковки консервов?
— Да, насчет упаковочной машины... Теперь эта машина есть на каждом комбинате, а тогда мы такого типа установки завозили из Америки. Но нашлись люди, которые ставили палки в колеса, пока Бугров не вник в мой проект... Он был человек с широким кругозором, умел масштабно мыслить, и то, на что здесь до тех пор не могли решиться из-за первоначальных затрат, показалось ему провинциальным тупоумием. В газете появилась статья, потом вторая, был создан экспериментальный образец, которым заинтересовались в центре, и машину запустили в серию.
Игорь слышал прежде историю с изобретением отца — кстати, единственным крупным его изобретением — но о роли Бугрова узнал впервые.
— Значит, он помог тебе?
— Помог... Но и едва не стал причиной того, чтоб меня арестовали.
— Тебя? — Игорь изумленно и недоверчиво нахмурился.
Максим Федорович с сомнением посмотрел на сына.
— Видишь ли, Игорь, тебе может показаться странным, но иногда... Да, достаточно было очень немногого... Если он оказался врагом народа, и враг народа поддерживал мой проект — значит у него имелись основания его поддержать... Этого было достаточно, чтобы я тоже навлек на себя подозрения...
— Но ведь это явная глупость! — воскликнул Игорь.
— Я не говорю, что это умно. Но так было. Меня спасло лишь то, что началось серийное производство и машина получила хорошую оценку в технических верхах. Но надо тебе сказать, у нас с твоей матерью бывали такие дни и ночи, когда мы оба не могли поручиться, что завтра снова вместе сядем за обеденный стол.
Кожа на его лбу и скулах натянулась, складки от Крыльев носа к уголкам рта прочертились глубоко и жестко.
— Но с тобой ничего не случилось?
— К счастью...
— А с ним...
— Знаешь, Игорь, в иные времена, видимо, опасно быть слишком крупной фигурой. Тогда все, стремились пригнуться пониже, не дышать и стать незаметными...
— Что же, Бугров не хотел пригнуться пониже?
— Он бы не смог, если бы даже и захотел. С таким прошлым...
— Но за что же его все-таки сочли врагом народа? За прошлое?
— Видишь ли, тут я тебе не могу ничем помочь.
— Но ты... Ведь ты знал его!
— Да, я бывал у него дома, но до его ареста у меня не возникало никакого сомнения в его честности... Впрочем, слово «честность» к таким людям применимо с трудом. В преданности — так было бы точнее...
— А потом — усомнился?
— Видишь ли, Игорь, ту эпоху надо, было пережить, тогда все сомневались друг в друге.
— Только сомневались, но не были вполне убеждены?
— Было и то и другое.
— И ты... Если бы захотел... Ничего не смог бы доказать? Доказать, что он невиновен?
— Кому?.. Это было бы бессмысленно даже пытаться.
