— Ну ладно,— согласилась она.
Они пошли дальше. Перед самым домом она убавила шаги.
— Скажи, Клим, только честно: почему ты говорил о Вагнере?
Он растерялся:
— О каком Вагнере?
— Из «Фауста»... Об этом... сухом черве науки?
Клим озадачился и стал вспоминать, что такое он порол про Вагнера?..
— Хорошо, тогда скажи: я очень похожа на «синий чулок»?
— Вот глупости! Что это тебе пришло в голову?..
— Так... Значит, похожа?
— Ты?!.
С тех пор они встречались часто — почти каждый день, иногда на полчаса, иногда запоздно бродили, выбирая безлюдные улочки. Они никогда заранее точно не уславливались ни о времени, ни о месте встречи, но как-то само собой получалось, что находили друг друга. Только однажды Клим обманулся и не застал Киру в библиотеке. Тогда он отправился по городу, уверенный, что найдет ее.
Ноги сами привели его на Стрелку — Кира была там, у тополя, их тополя.
— Я так и думала, что ты придешь сюда,— сказала она и, радостно возбужденная, указала на Волгу:— Смотри, уже началось...
Сначала Клим ничего не понял. Ледяное поле по прежнему оставалось неподвижным, но непрекращающийся треск и скрежет стояли над рекой. Приглядевшись, он заметил, как, одичав, карабкаются на спины друг , другу льдины, и все огромное, плотное месиво крошащегося, разламывающегося, кое-где торчащего вверх острыми гранями льда двигалось в ту сторону, где над Волгой висело легкое кружево моста — двигалось словно в гигантское ненасытное горло.
Они долго не уходили тогда со Стрелки, и льдины белыми тюленями вползали на берег, и дул ветер, холодный и резкий. Клим не мог оторваться — и вдруг испугался, что Кира простудится в своем пальтишке и беретике. Но она не хотела покидать Стрелку, только поглубже прятала руки в рукава, жадно всматриваясь в плывущие мимо серебристые глыбы.
Город менял свою географию. Центр переместился туда, где жила Кира; улицы и площади утрачивали прежние названия. Они говорили: «Помнишь то место, где спорили об Уитмене?» или: «Пойдем на Мост Катастроф». Однажды ветер сорвал Кирин берет — Климу едва удалось поймать его под перилами...
Но обыкновенно они брели, не зная, свернут или не свернут на следующем перекрестке, беспечно плутали по переулкам, где тишину нарушали только собаки, исходившие лаем за дворовыми оградами. Здесь им никто не мешал, и они то весело смеялись какому-нибудь пустяку, то шли молча, настороженно прислушиваясь к своим мыслям. До того каждый из них, как луна, был обращен к другому лишь одной стороной — теперь, стыдливо и робко, они приоткрывали друг другу сокровенное...
Как-то они остановились посреди просторной площади, вымощенной булыжником, с маленькой грустной церквушкой на краю. По небу, как глиссер, мчалась луна, ныряя в волны облаков, быстрые тени пробегали по площади — казалось, она колеблется... Климу неожиданно пришли на память стихи Блока:
Кира слушала, откинув голову набок и слегка приподняв брови — он читал гулким баском, нараспев, и, когда кончил, она сказала:
— Вот никогда не знала, что тебе нравится кто-нибудь, кроме Маяковского и Уитмена...— Потом спросила: — Скажи, ты совершенно отрицаешь любовь?
— Нет. Но любовь не должна являться самоцелью...
— Да, конечно. Ты прав, как всегда.
Он не понял, почему в ее голосе прозвучало раздражение.
В другой раз, глядя себе под ноги, Кира сказала:
— Знаешь, иногда на меня нападает такое... Кажется, всё это зря: и диспут, и все, о чем мы говорим... Всюду такая торжествующая обывательщина, люди думают только о своих выгодах, о теплом местечке... А у нас... Высокие мысли... Такие высокие, что надо на цыпочки встать, чтобы до них дотянуться. У китайцев есть пословица: нельзя стоять на цыпочках всю жизнь...
— И чудесно! — заговорил он, радуясь, что может вдохнуть в Киру свою уверенность и боевой дух.— Чудесно, что это так! Ты хочешь, чтобы мы пришли на готовенькое? Ну, нет! Революция продолжается!
Он нее больше разгорался, доказывая свои мысли, он ораторствовал, позабыв, что стоит на пустой улице и перед ним — не бурлящий зал, а всего лишь одна девочка, глядящая на него с недоверием и надеждой.
Опомнившись, он сунул руки в карманы и смущенно закончил:
— Но ведь это тебе и самой ясно...
Она призналась, невольно польстив его самолюбию:
— Знаешь, когда ты так говоришь, мне кажется все так просто... Становится спокойно и хорошо на душе. А иногда, когда я долго тебя не вижу, вдруг нахлынет такое малодушие...
Они становились все доверчивей и откровенней. Однажды Клим шутливо поведал Кире, как он пытался отыскать ее по немногим приметам, содержавшимся в найденном дневнике.
Кира смеялась. Клим, довольный, что так развеселил ее, не скупился на подробности о приключениях в картинной галерее, где его чуть не приняли за вора. Они договорились в следующий раз встретиться именно у той картины...
И вот Клим снова стоял у «Сорренто», великолепного «Сорренто», залитого солнцем, с зеленоватой морской водой, отсвечивающей янтарем. Кира еще не пришла, и все было как прежде — чинные залы, несколько фигур с задранными подбородками. И ожидание, ожидание... Точь-в-точь, как тогда, когда он сам себе казался наивным чудаком... Точь-в-точь?.. Все изменилось с того времени! Чего только он не испытал? Шум, слава, победа! Нет, теперь картина кажется иной: поблекшей, сероватой, и на краске видны тонкие трещинки — словно он не видел ее сто лет!
Пришла Кира. Когда она, отойдя на несколько шагов, застыв, глядела на «Сорренто», он смотрел уже не на картину, а на нее.
Выражение строгой сосредоточенности на лице Киры постепенно смягчалось, взгляд теплел, и на всем лице как будто светились отраженные зайчики — таким оно казалось сейчас озаренным и тихим. С холста переливались в нее безмятежность и покой — лоб разгладился, и только едва-едва дышала ее грудь, так дышат деревья и травы.
Ему не хотелось ее огорчать — он сказал, что картина хороша, очень хороша... Но вот — вспомнил он замечание Мишки — Боголюбов ошибся...
— В чем? — нахмурилась Кира.— Я не вижу...
— Посмотри внимательно,— победоносно произнес Клим,— ясный день, вода не шелохнется, а вон за тем мысом туман, синий туман. Разве так бывает? Солнце давно уже разогнало бы этот туман, такой бывает только утром, очень рано...
Кира напряженно вглядывалась в картину, закусив от досады губу.
— Но это неважно,— поспешил, как бы оправдываясь, Клим.— Все равно, в основном первый план
