собачонка.
– Как это любезно с твоей стороны, Алессандро! – Мать закрыла книгу.
– Мама, ты когда-нибудь спишь?
– Когда удается. Я обнаружила, что со старостью желание поспать, или что-нибудь пожевать, или помочиться одолевает меня в самое неподходящее время.
Алессандро склонился над протянутой рукой матери, и она жестом показала, чтобы он присел.
– Посиди минутку. Я тебя теперь так мало вижу!
– Прости, мама, – рассеянно сказал он.
– Никак не пойму, что творится с современной молодежью. Все время бегут, туда-сюда! Ну вот я становлюсь похожа на ворчливую старуху, которая считает, что дети обязаны ходить перед ней на задних лапках! Если бы не дорогой Карло, я бы умерла от скуки. Он все эти годы остается таким верным!
Алессандро кивнул. Карло Дандоло, старинный друг матери, являлся ее чичизбео, или, другими словами, кавалером, которого она выбрала себе в спутники через год после того, как вышла замуж за отца Алессандро.
В Венеции издавна стало обычаем для замужних женщин – будь то богатые или бедные – почти постоянно иметь рядом с собой синьора своего возраста и социального круга, но не мужа! Он должен был сопровождать ее при выходе из дома, нести покупки или молитвенники, визитные карточки и веер, помогать ей войти в гондолу и выйти из нее, ссужать деньгами, коль скоро той случалось проиграться за карточным столом, говорить комплименты, делиться сплетнями и развлекать.
Подобный обычай предоставлял возможность мужьям заниматься своими делами, следовать своим интересам, а порой даже выступать в качестве чичизбео других женщин. Существовала пословица: «Во всей Италии не сыщешь мужа, который умел бы любить свою жену». Женщины получали от чичизбео внимание, которое не уделяли им мужья. Дети из знатных семей заключали браки исходя из политических соображений или ради повышения социального статуса. Очень часто у мужа и жены было мало общего, и в конечном счете они развлекались, а порой и находили сексуальное удовлетворение за рамками брака.
Однако общество, поощряющее женщин вступать в тесные отношения с мужчинами, не являющимися их супругами, отнюдь не смотрело на адюльтер сквозь пальцы. Предполагалось, что дама благородного происхождения не рискнет совершить поступки, способные вызвать сплетни или скандалы. Те, кто все же заводил любовные интрижки, делали это с величайшей осторожностью и вряд ли вступали в связь со своими чичизбео. Мать Алессандро любила прихвастнуть, что она и Карло никогда не опускались до такой глупости – стать любовниками, бросив тем самым тень на свою дружбу.
– Скажи, Алессандро, – спросила Розальба Лоредан, задорно вскинув голову, – куда это ты отправляешься в такое время? К утренней мессе?
Алессандро покачал головой:
– Нет. Хочу спокойно поработать до открытия заседаний сената в полдень, до того как туда явятся все эти тунеядцы со своими просьбами о помощи.
– Ты работаешь слишком много, дорогой. Как ни старайся, они не выберут тебя дожем, пока тебе не стукнет семьдесят. Жизнь коротка. Наслаждайся ею. А то будешь работать, работать, а однажды оглянешься и с ужасом поймешь, что стал стариком. Так, во всяком случае, было со мной. Тогда-то и задумаешься, ради чего тратил свои силы, хотя мог получать удовольствия. Оставь заботы о законотворчестве и управлении страной на долю тех, кто уже слишком дряхл для того, чтобы жить и любить.
Лоредан усмехнулся.
– Насколько могу судить по своим уважаемым родителям, в мире не существует человека моложе девяноста, который считал бы себя слишком дряхлым для шалостей. Ты разочаровываешь меня, мама. Я полагал, что ты гордишься мною.
– Конечно, горжусь, – поспешила заверить мать. – Твои успехи вызывают у всех величайшее уважение. За последние несколько лет ты так преуспел. Знаешь, дорогой… Впрочем, возможно, не следует это говорить…
– Что такое, мама?
– Карло рассказал мне, будто в прошлом месяце тебя уже чуть-чуть не избрали в Совет десяти. Не хватило каких-то семи голосов.
Алессандро нахмурился.
– А я и не представлял, что был так близок к цели.
Избираемый ежегодно Совет десяти являлся политической ветвью правительства. Его члены пользовались уважением и внушали опасения. Они обладали колоссальной властью. Особенно трое из них, которые назначались государственными инквизиторами. Людей до сих пор приводило в трепет приближение гондолы с красным фонарем на носу. Он означал, что на борту находится главный инквизитор, лично расследующий преступление, связанное с предательством или угрозой общественной морали и безопасности.
– Да, цель очень близка. Карло сказал – а я доверяю его мнению в этих вопросах, – что, вероятно, некоторые пожилые члены сената не одобряют поведение Фоски.
– Фоски?! – Алессандро помрачнел. – Я не думал… Но, конечно, все может быть… О эти ее глупые выходки!
Алессандро резко встал. Собачонка зарычала во сне и повернулась на другой бок.
– Фоска, Алессандро, еще очень молода, – мягко заметила мать. – Уверена, со временем она угомонится. Если бы ты позволил мне поговорить с ней…
Лоредан не слушал ее.
– Это преднамеренно. Дальше терпеть нельзя.
