пути суждено было сделаться добычей Мадога, прекрасно знавшего, где и когда установить снасти.
В тот день он уже выловил одного лосося, но, решив на этом не останавливаться и подыскать местечко получше, отогнал свою легкую, но юркую и прочную, плетенную из ивняка и обтянутую кожей лодчонку в густые заросли неподалеку от выходивших к воде ворот замка. Причалив к поросшему ивами бережку и укрыв лодку под завесой ветвей, он закинул леску с наживкой в воду, а сам, не дожидаясь, чем еще одарит его Северн, спокойно задремал. Многоопытный рыболов знал, что, ежели рыба клюет и рванет леску, он тут же проснется. Кусты полностью скрывали и утлую скорлупку, и ее владельца — Мадога не было видно ни с башен замка, ни с городской стены.
Уже начинало смеркаться, когда Ловца Утопленников разбудил очень громкий всплеск — несколько выше по течению в воду плюхнулось что-то тяжелое. Вмиг встрепенувшись, Мадог оттолкнулся от берега примерно на ярд, глядя в ту сторону, откуда донесся звук. Поначалу он не увидел ничего подозрительного, но через некоторое время, не у берега, а уже ближе к середине реки, водоворот вынес на поверхность серовато-коричневый рукав, а следом появился бледный овал. Человеческое лицо! Оно то погружалось и пропадало из виду, то снова всплывало. Увлекаемое течением тело мужчины, медленно поворачиваясь в воде, проплывало как раз мимо того места, где стояла лодка Мадога. Ловец Утопленников не зря получил свое прозвище — медлить он не стал. Несколькими взмахами весла он подогнал лодку к плывущему телу, и в следующий миг оно уже оказалось на борту. Конечно, втащить грузное тело в утлую скорлупку так, чтобы та не перевернулась, было бы нелегкой задачей для кого угодно — только не для Мадога. Он слишком давно занимался своим ремеслом и наловчился в этом деле так, что, покачиваясь на волнах, чувствовал себя едва ли не увереннее, чем на твердой земле. Достаточно было цепкого захвата за рукав и сильного, но точно рассчитанного рывка. Лодчонка заплясала на поверхности реки, словно подхваченный потоком ли сток, но вскоре успокоилась, ибо в ней изрядно прибавилось груза. С неподвижного тела стекала вода.
С середины реки, где сейчас находилась лодка, была прекрасно видна Гайя, и как раз в это время монастырские служители заканчивали там свою работу. Мадог направил лодку к берегу, громкими криками призывая на помощь. Заслышав его голос, работники побросали свои дела и поспешили к реке.
К тому времени, когда они добежали до берега, Мадог уже вынес спасенного им человека из лодки и уложил ничком на траву. Затем он обхватил тело за пояс, приподнял над землей и, изо всех сил сжимая живот могучими узловатыми руками, принялся выдавливать из него воду.
— Бедняга, ясное дело, наглотался водицы, но, надеюсь, не слишком сильно, — пояснил Ловец Утопленников. — Думаю, его удастся откачать. Он в реке пробыл недолго, всего-то пару мгновений. Я услышал всплеск, когда он свалился, и почти сразу же сумел его выловить. А вы, часом, не приметили, как он упал? Ничего такого не видели? На том берегу, чуток повыше водных ворот замка?
Однако монастырские работники лишь участливо вздыхали и покачивали головами, приглядываясь к выловленному из воды телу. И тут на радость всем окружающим утопленник обнаружил признаки жизни. Он шевельнулся, попытался на брать воздуху, и его тут же вырвало водой.
— Гляньте-ка, дышит. Ну, слава Богу, стало быть, не помрет. Но бедолага не сам собой в воду упал — его кто-то утопить хотел. Посмотрите-ка сюда.
На покрытом шапкой седых, но еще густых волос затылке была видна рана — след от удара чем-то тупым и твердым. Из нее медленно сочилась кровь.
Вскрикнув от испуга, один из работников опустился на колени и повернул к свету мертвенно-бледное лицо.
— Боже праведный, как же так? Ведь это же мастер Уильям. Наш управитель. Он сегодня с утра был в городе, собирал арендную плату… Вы только посмотрите, сумы-то у него на поясе нет!
На широком, толстом поясном ремне сохранились отметины — там, где прежде висела тяжелая, набитая деньгами сума, кожа была потерта, а на нижнем краю пояса виднелась длинная, глубокая царапина. Не иначе как, срезая острым ножом суму, кто-то в спешке полоснул им и по ремню.
— Грабеж! — загудели возмущенные голоса. — Грабеж и убийство!
— Насчет грабежа спору нет, — деловито возразил Мадог, — а вот про убийство говорить, пожалуй, не стоит. Благодарение Всевышнему, он дышит, а стало быть, жив. Однако же не стоит оставлять его здесь, на голой земле. Надо уложить беднягу в постель, да в таком месте, где за ним будет хороший пригляд. А ближайшее такое место, насколько я могу судить, это и есть ваш лазарет. Давайте отнесем его туда. Ваши лопаты и мотыги, ежели расстелить поверх них мой плащ — на такое дело я его пожертвую, — как раз сгодятся. А может, и кто из вас плаща не пожалеет…
Совместными усилиями, расстелив плащи поверх мотыг да лопат, они быстро соорудили достаточно прочные и удобные носилки и, взявшись за ручки, понесли мастера Уильяма в аббатство. Появление их вызвало в обители настоящий переполох — братья, служки, работники и гости странноприимного дома с охами и ахами столпились вокруг. Прибежавший на шум брат Эдмунд, попечитель лазарета, велел нести мастера Рида за ним, а сам поспешил впереди, указывая работникам дорогу. Уильяма принесли в лазарет и уложили на топчан возле камина.
Прослышав о несчастье, в лазарет сломя голову примчался Джэйкоб из Булдона.
Увидев, что самые худшие его опасения оправдались, добросердечный юноша принялся было громогласно сетовать и причитать, но в конце концов понял, что слезами горю не поможешь, и, взяв себя в руки, побежал за братом Кадфаэлем.
Субприор, которому Мадог сообщил обстоятельства своей находки, много чего повидал на своем веку, и спасение утопленников было ему не в диковину. Вместо того чтобы ахать, охать и задаваться пустыми вопросами, он распорядился немедленно послать гонца в город, дабы известить о случившемся представителей власти — провоста и шерифа. Прежде чем с Уильяма Рида успели снять промокшую одежду, растереть его озябшее тело и уложить несчастного в постель, аббатский посланец уже умчался в Шрусбери.
Вскорости в обители появился шерифский сержант. Страж закона внимательно выслушал рассказ Мадога, но при этом время от времени подозрительно щурился — не иначе как решил, что этот пройдоха, старый валлийский лодочник, вполне мог и сам стукнуть управителя по макушке. Правда, довольно скоро сержант сообразил — будь Мадог грабителем, он едва ли стал бы невесть зачем вытаскивать свою жертву из реки. Куда разумнее было бы дождаться, когда управитель пойдет ко дну, ибо мертвецу не под силу опознать и изобличить убийцу.
Приметив сомнение в глазах сержанта, Мадог презрительно усмехнулся.
— Я зарабатываю на жизнь иным способом, — язвительно заметил он, — не тем, что пришло тебе на ум. Ежели считаешь нужным, можешь порасспросить обо мне — где был да что делал — тех людей, которые работали в это время в монастырских садах. С Гайи прекрасно виден другой берег, и многие подтвердят, что я как забросил леску, так и сидел в прибрежных зарослях, не вылезая из своей скорлупки. Ноги моей на берегу не было до тех самых пор, пока я не выволок из воды этого малого да не принялся созывать людей на подмогу. Ты, приятель, можешь думать обо мне все, что угодно, но здешние братья очень хорошо знают, кто такой Мадог.
Сержант и вправду был в Шрусбери человеком новым, ибо на службу к лорду шерифу поступил недавно, а потому ведать не ведал о том, что о валлийском лодочнике повсюду шла добрая слава и никто как в городе, так и в обители ни когда не усомнился бы в его честности. Брат Эдмунд горячо заверил сержанта в добропорядочности Мадога, и страж закона оставил свои подозрения.
— Однако же, — смягчившись, продолжил свой рассказ Ловец Утопленников, — жаль, что я задремал в своей лодчонке и потому ничего не видел и не слышал до того самого момента, когда этот бедолага плюхнулся в воду. Но одно я знаю точно — в реку он упал выше по течению от того места, где я забросил леску, однако же ненамного выше. Я бы сказал так — кто-то столкнул его в Северн неподалеку от ворот замка. Ясное дело, не главных, а тех, что выходят к реке. Совсем неподалеку, может быть, даже из-под самой арки.
— Место там темное, проход тесный, — заметил сержант.
— То-то и оно. А за этим проходом всяческих закоулков что в муравейнике. Вдобавок и дело шло к вечеру. Хотя, как мне помнится, еще и не стемнело, но уже начинало смеркаться… Да что толку гадать. Вот оправится он малость, придет в себя — глядишь, что-нибудь и расскажет. Сам-то он, надо думать, видел грабителя.
Сержант уселся в уголок и принялся ждать, когда пострадавший придет в сознание. Ему пришлось
