Кадьяке, так как в Виндемиере все равно не было швейной машинки.
Ворча на себя из-за этих «адских» костюмов, Моника распорола еще один шов и прокляла едва заметную пунктирную линию, заставлявшую ее глаза так сильно напрягаться. Не удивительно, что теперь у нее болит голова.
— Давай я дошью, — сказала вошедшая Карла. — А ты свари Заку кофе.
— Он уже приехал? — Вялость Моники как рукой сняло, и она направилась к двери пружинящей походкой.
Зак заполнил собой всю маленькую кухню. Почему-то в Виндемиере она меньше замечала, какой он большой и высокий. И какой сильный. Этот седеющий бывший спортсмен все еще находится в отличной спортивной форме. И очень привлекателен.
Когда Зак обернулся на звук ее шагов и глаза их встретились, все затрепетало в Монике. Она не смогла произнести даже «привет», так как глупые желания, владевшие ею, потоком хлынули в ее сердце.
«Я люблю тебя, Зак».
Как бы он повел себя, если бы она произнесла эти слова вслух? Может быть, поцеловал бы ее?
Зак не мог отвести взгляд. Какой-то магический отблеск в глазах Моники заворожил его. Он стоял очарованный, боясь разрушить хрупкое блаженство этой минуты.
«Поцелуй меня, Зак».
Она это сказала?! Или его лишили разума все те ночи, которые он пролежал без сна один на один со своей несбывшейся мечтой?
Над кофеваркой поднимался пар. Моника отпустила ручку двери, и дверь захлопнулась.
Моника сделала движение вперед. Или это Зак шагнул ей навстречу? Они оказались буквально в дюйме друг от друга.
Зак перевел взгляд на губы Моники, которые трепетали в предвкушении поцелуя, и сказал:
— Как давно я мечтаю поцеловать тебя!
— А я… я очень хочу, чтобы ты поцеловал, — прошептала Моника, сделав легкий выдох.
Ее губы приоткрылись, и Зак поцеловал ее. Поцелуй был страстный, но нежный. Зак оторвался от ее губ лишь на секунду, и снова ее поцеловал — на этот раз более глубоко и чувственно.
Моника забыла обо всем на свете. Она откинула голову, и Зак принялся покрывать поцелуями ее подбородок и шею.
Она дрожала, отвечая на его поцелуи и объятия, тело томилось желанием. И хотя женщина понимала, что здесь и сейчас им не удастся осуществить это страстное желание, как ни странно, это только подогревало ее.
— О, Зак, — шептала она, — еще, еще…
Наконец, задыхающиеся и опьяненные любовью, они оторвались друг от друга. Зак заглянул в затуманенные глаза Моники и прошептал:
— О, моя драгоценная! — То, что он увидел в этих глазах, окрылило его и дало надежду. Она принадлежит ему. Она и сама еще не знает этого, но она его женщина! — Выходи за меня, — прошептал Зак. — Нам будет хорошо вместе — тебе и мне. Ты ведь тоже это чувствуешь, правда? Скажи мне, что это так…
— Да, это так, — прошептала Моника, снова сливаясь с Заком в любовном порыве.
— Тогда выходи за меня замуж, — настойчиво повторил Зак, едва они снова разомкнули объятия. — Ведь мы уже семья — ты, я и Ники. Я люблю вас обеих. Я хочу, чтобы ты была со мной: в моих объятиях, в моей жизни, в моей постели. Я так сильно хочу тебя!
«Хочу тебя… Хочу тебя… Хочу…» — звучало в голове Моники.
Не в этом слове она нуждалась. Не это она жаждала услышать. Моника заглянула в его глаза, пылающие огнем… огнем желания. «Но одного желания недостаточно. Совсем недостаточно», — подумала она.
Внезапно ей стало холодно, и она вздрогнула. У нее уже был брак без любви. Она решила, что больше никогда не выйдет замуж без любви…
— О, Зак… — Утомленная и совсем потерявшаяся, Моника уткнулась лбом в плечо Зака.
Потирая сонные глаза, на кухню вошла Николь. Зак и Моника тотчас отпрянули друг от друга.
— Здравствуй, моя радость. — Моника была рада, что простые материнские обязанности снова возвращают ей самообладание. Она подняла Николь и, усадив ее к себе на колени, стала качать ребенка, вдыхая ее сладкий запах. Николь, прильнув к матери, медленно приходила в себя после сна.
Моника избегала смотреть на Зака, хотя и чувствовала его зовущий пристальный взгляд. Она чуть не зарыдала, когда Ники быстро спрыгнула с ее колен и пошла на руки к Заку.
Когда они вернулись домой, выкупали Ники и уложили ее в постель, Зак сел читать ей книжку, а Моника пошла прибрать в ванной. К тому времени ее настроение стало более-менее сносным, хотя душевная боль не проходила.
— Николь заснула, — сказал Зак, подходя и заключая Монику в свои объятия. — Ну, и на чем же мы остановились, когда нас так внезапно прервали?
Моника оттолкнула его от себя. Ее рассердило, что удивление Зака выразилось только в том, что он просто выпустил ее из своих объятий.
— Я не хочу этого. — Моника отвернулась и приложила руку ко лбу. Теперь к ее страданиям прибавилась еще и сильная головная боль. Как часто стала болеть голова!
— Повтори еще раз! — Зак всем своим видом выражал недоумение.
— Ты меня слышал. — Когда Моника была ребенком, мама всегда грозила, что, если она будет лгать, ее ударит молния. Вот и сейчас, ужасно боясь — уж не молнии ли? — она скрестила пальцы. — Я не хочу… чтобы ты прикасался ко мне. В этом все дело.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем Зак заговорил:
— А что же тогда было днем? — Его голос звучал бесстрастно, он ничем не выдал своих чувств.
У Моники не хватило смелости взглянуть ему в глаза.
— Я… — она нервно прокашлялась. — Это была ошибка.
— Ошибка?! Черт возьми, Моника, скажи мне это, глядя в глаза!
Она не могла. Она не могла рассказать ему, что привело ее к такому решению. Для нее было одинаково страшно ранить его или заставить почувствовать жалость.
Конечно, он считает ее непостоянной, подумала Моника. Чувствуя себя чрезвычайно жалкой и несчастной, она избегала его прикосновений и продолжала отводить глаза.
— Мне жаль, Зак.
Это извинение вывело Зака из себя.
— Ты сожалеешь?! — Разочарование, боль и рухнувшая надежда сделали его грубым и резким. Он прижал Монику спиной к стене. — Вот об этом?
И впился ей в рот поцелуем. Целовал он так жадно и грубо, что на ее губах выступила кровь. Вкус крови скорее, чем ее кулачки, молотившие по его плечам, привел его в чувство и образумил. Тяжело дыша, Зак оторвался от нее. И тут увидел в глазах Моники страх. Она боялась его!
— О Господи! Моника… — Он почувствовал отвращение к себе. — Милая, прости…
— Не надо, — сказала Моника. — Пожалуйста!
Зак молча развернулся и вышел.
Постепенно напряжение и неловкость ослабли. Если и не в отношениях между Моникой и Заком, то по крайней мере во всем, что касалось Ричарда Синклера. Следующая неделя прошла без происшествий. Бдительность ослабили. Ограничения уменьшили.
Николь с Чарли позволили выходить из дома, правда не дальше ангара, сарая или коттеджа Митча.
Зевс, папаша Чарли, привязался к Николь, которая баловала его печеньями и кусочками колбасы. Гордый и полный собственного достоинства пес не отходил от девочки.
Митч удивлялся, не понимая, что пес просто чувствует ранимость Николь и поэтому стал ее
