же это, по всей видимости, не тот, кого мы ищем. Судя по всему, этот малый валяется здесь уже несколько часов, и будет чудом, если проспится до рассвета. Давайте посмотрим, что это за парень.
Он бесцеремонно сорвал со спящего плащ, а стражники за ноги отволокли его в сторону. Пьяный что-то невнятно пробормотал и снова захрапел. Свет фонаря высветил копну взъерошенных каштановых волос, широченные плечи и лицо, которое, будь он трезв, возможно, выглядело бы смышленым, живым и даже миловидным, но теперь, обрюзгшее, с открытым слюнявым ртом и красными веками, производило отвратительное впечатление.
Приглядевшись к лежавшему, Корбьер ахнул и воскликнул:
— Фаулер! Черт бы побрал этого пропойцу! Так-то он выполняет свои обязанности. Господь свидетель, я заставлю его пожалеть об этом.
Он захватил пятерней жесткую шевелюру и гневно потряс парня, но решительно ничего не добился — тот лишь всхрапнул пару раз погромче, приоткрыл на миг остекленелые глаза и что-то промычал, умолкнув, как только его бесцеремонно уронили на землю.
— Подумать только, — возмущался Корбьер, — этот пьяный бездельник мой… мой сокольничий и арбалетчик Турстан Фаулер. — Он пнул спящего сапогом в ребро, впрочем, не очень сильно, и махнул рукой. Что толку? — Этот остолоп не скоро придет в себя, но уж, когда очнется, горько пожалеет о своем непослушании. Признаться, я с удовольствием окунул бы его в реку, чтобы прохладился. Ведь я строго- настрого заказал ему покидать пределы аббатства, а он мало того, что болтался невесть где, еще и напился как свинья, стоило мне выйти за ворота. Боже милостивый, ну и вонища. Какой дряни он налакался?
— Одно несомненно, — заметил Хью, — этот парень не в том состоянии, чтобы на своих ногах добраться до постели. Раз он ваш человек, вам и решать, как с ним поступить. Но я бы не советовал оставлять его здесь на ночь. К утру начисто оберут — и без штанов останется. Здесь по ночам шляется всякий сброд, ни одна ярмарка без этого не обходится.
Иво отступил на шаг и с отвращением уставился на пьяного слугу.
— Если вы позволите мне взять пару ваших стражников да прихватить здесь какую-нибудь доску, мы отнесем этого пропойцу в обитель и зашвырнем в одну из тех келий, куда сажают проштрафившихся братьев. Пусть-ка проспится на каменном полу, это будет ему добрым уроком за такое свинство. А завтра весь день ему придется просидеть впроголодь, авось это его образумит. А нет, так в другой раз я с него шкуру спущу.
Спящего взгромоздили на доску и понесли. Всю дорогу он безмятежно храпел, отчего с трудом тащивших его стражников так и подмывало швырнуть бедолагу оземь. Кадфаэль, Берингар и прочие невесело смотрели вслед этой процессии. Искали-то они купца, а нашли какого-то пьяницу.
— Эй, глянь-ка, — шепнул Родри ап Хув на ухо Кадфаэлю. — Эан из Шотвика высунулся. Не утерпел, решил потихоньку посмотреть, что здесь творится.
Кадфаэль обернулся и увидел, что в притулившейся у стены дощатой палатке приоткрылось окошко и оттуда высунулась голова, резко очерченная в бледном свете ночи. Монах успел приметить лишь нос с горбинкой и обманчиво узкие, покатые плечи, но тут окошко бесшумно затворилось и перчаточник пропал из виду.
Упорно, не жалея сил, прочесывая ярд за ярдом, спутники осмотрели всю дорогу и вернулись к берегу реки, где их дожидался Роджер Дод. Никаких следов Томаса из Бристоля обнаружить не удалось.
На следующий день вверх по Северну поднялась лодка из Билдваса и около десяти утра пришвартовалась возле моста. Но вместо того чтобы приняться за разгрузку доставленной на ярмарку глиняной посуды, владелец суденышка попросил немедленно известить шерифа о том, что на борту у него имеется особый груз, выловленный в небольшой бухточке возле Этчама, и что, по его разумению, груз этот как раз по части шерифа. Жильбер Прескот, у которого и других дел было невпроворот, послал сержанта в аббатство с наказом найти Хью Берингара и передать, чтобы он занялся этим делом.
Пресловутый груз лежал на дне лодки, принадлежавшей мастеру-горшечнику. Он был завернут в грубую парусину, из-под которой просачивалась вода. На дне лодки расплывалось темное пятно. Лодочник развернул парусину, и взгляду Берингара предстало тело рослого, грузного мужчины лет пятидесяти — пятидесяти пяти, с редеющими, тронутыми сединой волосами. Черты некогда округлого лица заострились. Сомневаться не приходилось — это был не кто иной, как мастер Томас из Бристоля, но лишившийся своего щеголеватого наряда, капюшона и колец и оставшийся в чем мать родила.
— Мы увидели, что на отмели что-то белеет, — пояснил горшечник, поглядывая на свой улов, — и шестами подцепили его, беднягу, да и в лодку. Я могу показать вам это место возле островка близ Этчама. Мы решили, что следует доставить его сюда как утопленника. Только, — мрачно добавил горшечник, — он вовсе не утонул.
И это была сущая правда. О том, что купец не просто свалился в воду, свидетельствовало то, что он был наг: едва ли он сам, по доброй воле, снял бы с себя все до нитки. Но еще более явно на причину его смерти указывала крохотная, узкая ранка под левой лопаткой. Вода смыла кровь, и лишь небольшой порез остался на том месте, где в тело Томаса из Бристоля вошел тонкий, острый стилет, пронзивший его сердце.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Первый день ярмарки Святого Петра был в полном разгаре. Споры торгующихся, возгласы зазывал, крики «поберегись!» сливались в веселый деловитый гул, перелетавший через монастырскую стену и доносившийся до сарайчика, словно жужжанье огромного пчелиного улья в солнечный летний денек. Звук этот преследовал Хью Берингара до самых его покоев в странноприимном доме, где его жена и Эмма Вернольд увлеченно обсуждали достоинства различных шерстяных тканей, а Констанс, искушенная в таких делах старая дева, придирчиво ощупывала образцы и давала советы.
Глядя на воодушевление, с которым посвежевшая Эмма предавалась этому невинному занятию, Хью помрачнел. У него не было времени на то, чтобы подготовить девушку к печальному известию, к тому же он полагал, что она вряд ли поблагодарила бы его, вздумай он ходить вокруг да около.
— Госпожа Вернольд, — начал он, — я весьма сожалею, но у меня дурные новости. Господь свидетель, я не ожидал такого исхода. Вашего дядюшку нашли. Лодка, прибывшая утром из Билдваса, доставила его тело, выловленное в реке.
Мертвенная бледность покрыла лицо девушки. Какое-то время она стояла, оцепенев, ничего не видя перед собой, испуганная и беспомощная. Дядюшка был опорой ее жизни, и теперь, лишившись этой опоры, она, казалось, на самом деле могла упасть. Но вскоре девушка набрала воздуху и почти беззвучно прошептала:
— Значит, он мертв.
Хью понял, что Эмма вновь твердо стоит на ногах и, во всяком случае, не упадет. Теперь она смотрела прямо в глаза Берингару, и во взоре ее не было мольбы.
— Утонул? — спросила Эмма. — Но он вырос у реки и плавал, как рыба. И почти не выпивал, ну разве самую малость. Ни за что не поверю, чтобы он мог свалиться в Северн и утонуть. Кто угодно, только не он.
— Присядьте, — мягко попросил Хью, — нам нужно немного поговорить, а потом Элин позаботится о вас. Разумеется, пока вы останетесь на нашем попечении. Вы правы, он не утонул. И умер не своей смертью. Кто-то ударил мастера Томаса кинжалом в спину и сбросил тело в реку.
— Вы хотите сказать, что его подстерегли грабители и убили, чтобы завладеть тем, что на нем было? Убили ради его платья, колец и башмаков? — Девушка говорила тихо и, казалось, с трудом подбирала слова, но голос, ее не дрожал.
— Это первое, что приходит на ум. Что поделаешь — нынче на дорогах Англии неспокойно, а на каждую большую ярмарку непременно стекается всякое отребье. Эти молодчики готовы убить человека ради нескольких пенсов.
— Но дядюшка был не робкого десятка. Он не боялся пуститься в самое рискованное путешествие и не раз отбивался от разбойников. Как же могло случиться, — с болью произнесла она, — что после стольких лет полной опасностей жизни он пал жертвой какого-то подонка? Да и кто мог пойти на такое злодейство?
— Кое-кто толкует о том, — заметил Хью, — что вчера вечером кучка юнцов из города учинила на пристани свалку. Досталось многим купцам, разгружавшим свои товары и готовившим палатки. Между
