Эана из Шотвика. В конце концов, могло статься, что мы проглядели и послание попало к перчаточнику. Я полагал, что, если оно у тебя, ты сама смирнехонько доставишь его прямо мне в руки. Но тут я тебя переоценил, решил, что для пущей безопасности ты, возможно, отправишь его в Бристоль в дядюшкином гробу. Зря, конечно. Хоть ты и умница, но на такое не способна. Итак, в гробу письма не оказалось, и Эан, как выяснилось, тоже его не получил. Вот и выходит, что оно может находиться только у тебя. Работники купца не в счет — этим простофилям он не доверился бы, даже не будь у него строжайшего приказа хранить тайну. А такой приказ был, я это знаю. Вряд ли мастер Томас даже тебе рассказал, что содержится в письме.
Догадка Иво была верна. Эмма понятия не имела о содержании письма. Дядюшка просто отдал его ей на сохранение, полагая, что никому не придет в голову заподозрить в молоденькой девушке тайного курьера. Он только внушал ей, что документ очень важен и, попади он в чужие руки, многие могут поплатиться жизнью. А если письмо не удастся вручить тому, кому оно предназначено, его надобно вернуть отправителю или, в крайнем случае, уничтожить.
— Я пытаюсь убедить вас, — с нажимом промолвила Эмма, — что вы заблуждаетесь, полагая, будто я хоть что-то знаю об этом письме. Похоже, оно и существует-то только в вашем воображении. Милорд, вы привезли меня сюда для того, чтобы вместе с вашей сестрой отправить в Бристоль. Скажите прямо — вы намерены выполнить свое обещание?
Иво откинул голову и громко расхохотался. Отблески огня играли на его тонких скулах.
— Ты ведь ни за что не поехала бы со мной, если б я не приплел к этой истории женщину. Впрочем, сестра у меня и вправду есть. Будешь вести себя хорошо, может, когда-нибудь с ней и познакомишься. Она, знаешь ли, замужем за одним из рыцарей Ранульфа и держит меня в курсе всего происходящего при Честерском дворе. Только вот черта-с-два стала бы она монахиней, даже если бы и не вышла замуж. Но что касается обещания благополучно доставить тебя в Бристоль — его я могу и выполнить, если, конечно, ты отдашь мне то, о чем я прошу. А я все равно заполучу это, так или иначе, — добавил он неожиданно резко, скривив тонкие губы в хищной улыбке.
В этот момент Эмма почти готова была подчиниться ему, отдать то, что хранила так долго, пройдя через столько испытаний. Страх был силен, но гнев, вызванный столь бесцеремонным давлением, еще сильнее. Иво сделал шаг в ее сторону, глаза его сощурились, словно у кота, подкрадывающегося к птичке. Эмма тоже сдвинулась, стараясь, чтобы ее и Корбьера разделяла жаровня. Иво это только позабавило: терпения ему было не занимать.
— Никак в толк не возьму, — промолвила девушка, наморщив лоб, точно испытывала неподдельное любопытство, — почему вы придаете этому письму такое значение. Будь оно у меня, мне все равно пришлось бы отдать его, раз уж я оказалась в вашей власти. Но чего ради вы так стремитесь им завладеть, что такого важного может быть в простом письме?
— Глупая девчонка, — воскликнул Иво, но, снисходя к ее наивности, пояснил: — В этом, как ты говоришь, простом письме жизнь и смерть: богатство, власть, земли, которые можно получить или утратить. Ты хочешь знать, какая польза от этого клочка пергамента? Королю Стефану он поможет сохранить корону. Мне, возможно, получить графство. Ну а у многих полетят головы. Думаю, даже тебе, хоть ты и простушка, известно, что Роберт Глостерский не оставил намерения высадиться в Англии и возобновить войну за возвращение на трон императрицы Матильды. Но ему нужна сильная поддержка, вот он и послал тайных гонцов к Ранульфу Честерскому, дабы убедить того выступить на стороне императрицы. Однако моего знатного родича не так-то просто подбить на рискованный шаг. Он и пальцем не пошевелит, пока не будет уверен, что дело беспроигрышное. Ранульф захотел узнать, насколько сильны сторонники Матильды, и наверняка, уж я-то его знаю, потребовал, чтобы ему сообщили о них решительно все. Роберту Глостерскому пришлось на это пойти, иначе он ничего бы не добился от Ранульфа. Полный перечень тайных недругов короля — вот что в письме. Думаю, там не меньше пятидесяти имен. И поверь мне, этот пергамент послужит падению Ранульфа, хотя его имени и нет в списке. Король не простит, что он вступил в заговор.
Итак, что же узнает Стефан, получив письмо? Имена всех затаившихся врагов, а также, скорее всего, день отплытия войск императрицы и порт, где они должны высадиться. В результате все его противники еще не успеют поднять голову, как будут обезврежены, а Матильду, прежде чем ее нога ступит на берег, будет ожидать темница. Вот что я собираюсь предложить королю, дитя мое, и уж поверь — за это я буду щедро вознагражден.
Эмма была потрясена до глубины души. Она чувствовала, как кровь стынет у нее в жилах. Этот человек даже и заговорщиком-то не был и не поддерживал никого из претендентов. Он холодно, расчетливо и методично сеял смерть, заставляя своих слуг совершать убийства исключительно ради собственной выгоды. Три человека уже поплатились жизнью. А ведь ему все одно — Стефан или Матильда будут носить корону. Он, не колеблясь, предал бы короля, если бы решил, что императрица может дать ему больше.
В первый раз Эмма по-настоящему ужаснулась. Бремя ответственности за судьбы множества людей камнем легло на ее сердце. Она не сомневалась в том, что сказанное Иво о содержании письма недалеко от истины. Попав в его руки, это письмо могло погубить многих и многих, принявших ту же сторону, которой так преданно служил ее дядя. Томас из Бристоля был ревностным приверженцем Матильды, и это стоило ему жизни. А теперь, если только она, Эмма, не совершит чуда, прольется неизмеримо больше крови. И все эти несчастья должны будут послужить возвышению Иво Корбьера. До сих пор Эмма стремилась выполнить волю мастера Томаса, полагая, что в этом ее родственный долг. Но теперь главным было уже другое. Девушка страстно желала предотвратить новое кровопролитие, спасти людей, чьими бы сторонниками они ни были. Помочь каждому беглецу, укрыть каждого нуждающегося в убежище, не дать овдоветь женам и осиротеть детям — вот что казалось ей делом, неизмеримо более достойным, чем сражаться и убивать, — все одно, за Стефана или за Матильду. И она не позволит ему добиться своего. Во что бы то ни стало она помешает Корбьеру вымостить мертвыми телами дорогу к вожделенному графству.
— Лично против тебя я ничего не имею, — доверительно промолвил Иво. — Отдай письмо — и ты благополучно доберешься до Бристоля, никто тебя и пальцем не тронет. Но если вздумаешь мне перечить, я не остановлюсь ни перед чем!
Эмма стояла перед ним неподвижно, схватившись руками за голову, как будто силилась унять охвативший ее страх. Подушечками пальцев она осторожно нащупала в волосах кончик пергаментного свитка. Слава Богу, Иво ничего не заметил.
— Не настолько уж ты меня очаровала, чтобы я стал покушаться на твое целомудрие, — продолжал Корбьер с презрительной усмешкой. — Но если станешь упрямиться, мне придется раздеть тебя собственными руками. А там, кто знает, вдруг это меня раззадорит. Надеюсь, ты уже поняла, что я никому не позволю становиться мне поперек дороги, и уж меньше всех никчемной девчонке из семьи лавочника.
Никчемной девчонке! Да она никогда ничего для него не значила, он лишь использовал ее для достижения своих честолюбивых целей! Девушка словно оцепенела, но, стоило Иво сделать ленивое, почти неприметное движение по направлению к ней, она скользнула в сторону. Дюйм за дюймом Эмма кружила вокруг жаровни, и очаг все время оставался между ней и Корбьером. Сердце ее пылало. Она подступила к жаровне совсем близко, как будто ее тепло сулило ей единственную защиту, и вдруг, разорвав тонкую сетку, выхватила из прически пергаментный сверток. Эмма не решилась просто бросить его в огонь: боялась промахнуться да и понимала, что Корбьер без труда достанет его оттуда. Вместо этого она сделала выпад и с силой воткнула свиток в уголья в самом центре жаровни, отдернув руку, лишь когда боль в обожженных пальцах стала нестерпимой. Девушка не сумела сдержать крика, однако в нем слышалась не только боль, но и торжество.
Яростно взревев, Иво бросился вперед и попытался вытащить письмо из огня, но языки пламени лизнули его пальцы, и он отдернул руку, успев коснуться лишь начавшей плавиться восковой печати. Горячий воск налип на пальцы, и Корбьер затряс рукой, яростно проклиная Эмму. Но Иво не бросился на нее, куда важнее для него было спасти письмо. Он разорвал тунику, обмотал руку материей и вновь потянулся к пергаментному свитку. Тот уже обгорел, но все же что-то еще можно было бы прочесть. Этого Эмма допустить не могла. Она наклонилась и, ухватившись за ножку жаровни, опрокинула ее прямо на Корбьера.
Издав отчаянный вопль, он отскочил назад. Горящие уголья покатились по полу. Во все стороны посыпались искры, попав и на ближайшую сухую, как трут, шпалеру. Послышался странный звук,
