Откинув полог, я с изумлением обнаружила, что Эмерсон, еще несколько часов назад напоминавший труп, теперь сидит на кровати и истерично дрыгает ногами, прикрытыми штанами нестерпимо розового цвета. Уолтер увещевал больного, одной рукой пытаясь удержать его на месте, а в другой сжимая маленькую обшарпанную миску. Но братец так вопил, что я серьезно рисковала своими барабанными перепонками.
Увидев меня, Эмерсон тотчас замолчал. Выражение его лица вряд ли можно было назвать приветливым, но я с радостью отметила, что глаза смотрят вполне разумно, а не пылают лихорадочным огнем. Одарив больного снисходительной улыбкой сестры милосердия, я отобрала у Уолтера миску и заглянула в нее, не ожидая никакого подвоха.
Должна признаться, тут я слегка забылась. От отца я почерпнула несколько крепких выражений, к которым порой прибегала в его присутствии, – он все равно никогда меня не слушал. В ином же обществе я старательно следила за своим языком, но теперь вид тошнотворного серо-зеленого варева лишил меня равновесия.
– Черт возьми!!! – выпалила я. – Черт возьми! Это еще что такое?!
– Консервированный горошек, – виновато пробормотал Уолтер. – Видите ли, мисс Пибоди, консервы – превосходная и очень дешевая пища. У нас есть еще консервированная говядина, консервированная фасоль, консервированная капуста, но я решил, что горошек, наверное, более...
– На помойку! – прорычала я, зажимая нос. – И велите повару сварить цыпленка. Надеюсь, хотя бы цыплят здесь можно достать? Если вы едите только такую пакость, то не удивительно, что ваш брат подцепил лихорадку. Странно еще, что не дизентерию или несварение желудка.
Уолтер по-военному козырнул и вышел строевым шагом.
Я повернулась к Эмерсону. Он успел лечь и натянуть простыню до самого подбородка.
– Валяйте, мисс Пибоди! – воинственно проворчал он. – Продолжайте перечислять, что мне еще грозит. Как насчет холеры, чумы или проказы? Насколько я понимаю, следует поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь. Уолтер склонен все драматизировать, тем не менее, я благодарю вас. А теперь убирайтесь!
Мне и в самом деле пора было уходить, но последние слова тут же заставили передумать. Тщательно расправив юбки, я с чопорным видом присела на краешек кровати и дотронулась до руки Эмерсона. Он дернулся так, словно в него ткнули раскаленным железным прутом.
– Меня интересует всего лишь ваш пульс! – сообщила я с достоинством и тут же не удержалась от колкости: – Перестаньте изображать из себя стыдливую девицу.
Эмерсон насупился и позволил на мгновение коснуться своего драгоценного запястья.
– И почему вам не сидится дома, в Англии! – Он мстительно усмехнулся, и я догадалась, что сейчас последует плата за мою язвительность. – Теперь каждая англичанка мнит себя сестрой милосердия, хлебом вас не корми, дай поврачевать на досуге. Ну а теперь, мадам, если вы удовлетворили свои инстинкты, проваливайте, иначе... иначе я встану с постели.
Я улыбнулась и нежно проворковала:
– В таком случае я никуда не уйду! Буду сидеть здесь и сторожить вас как цепной пес. Сегодня вам вставать нельзя, зарубите себе на носу. Кстати, не надейтесь запугать меня своими нелепыми угрозами. Я не из тех глупых куриц, что падают в обморок при виде мужских подштанников. К тому же я имела возможность любоваться вами всю ночь. Согласна, ваша анатомия красотой не отличается, но тем не менее я с ней уже ознакомилась.
– Плиты! – взвыл Эмерсон, пропустив мимо ушей мое ехидство. – Что происходит с моими плитами?! Я должен немедленно взглянуть, что они делают с моими плитами!
– Плиты? – немного растерялась я.
В бреду Эмерсон то и дело твердил о каких-то плитах, и я, грешным делом, решила, что он снова впадает в забытье.
– Напольные плиты с росписями! – Эмерсон хитро глянул на меня. – Если вам интересно, так уж и быть, скажу. Я раскопал часть царского дворца Эхнатона! Напольные плиты, стены и потолки оказались покрыты росписями. Представляете? Они каким-то чудом сохранились.
– Правда? – В моем голосе невольно прозвучало искреннее восхищение. – Неужели здесь, среди этих бесплодных песков, некогда стоял дворец фараона-еретика?
– Так вы слышали об Эхнатоне? – изумился Эмерсон.
– Разумеется, слышала! – презрительно фыркнула я, порадовавшись, что, сама того не желая, поставила зазнайку на место. – Замечательная личность! Или вы тоже считаете, что Эхнатон был женщиной?
– Вздор! – гомерически расхохотался Эмерсон. – Полная нелепица! Типичная болтовня идиотов от археологии. Это идея Мариэтта, будто нубийцы взяли его в плен и каст... в общем, прооперировали...
– Да, я читала об этой гипотезе! – подхватила я, сгорая от любопытства. – Но почему вы считаете ее нелепицей? Полагаю, такая... операция способствует появлению у мужчин женских черт.
Эмерсон как-то странно посмотрел на меня.
– Это лишь гипотеза, к тому же дурацкая, – сухо ответил он. – Скорее уж всему виной просто своеобразная манера тогдашних художников. Легко заметить, что лица и фигуры всех придворных Эхнатона тоже несколько... женственны.
– В самом деле?
– Да! Взгляните. – Эмерсон привстал было на постели, но тут же испуганно повалился обратно, натянув слезшую простыню. – Эта гробница принадлежит знатному человеку при дворе Эхнатона. Стены украшены расписными барельефами.
Я потянулась к лампе. Вчерашний умирающий издал очередной яростный вопль:
– Оставьте лампу в покое! Идиоты, что освещают гробницы магнием и лампами, самые настоящие
