есть Митра?
— Ну да, — сказал Хосе, рассматривая камень. — Юный герой умертвил быка и, выпустив кровь, даровал человечеству бессмертие. Восточный культ... Впрочем, ты знаешь об этом больше, чем я.
— Я тоже не очень-то много знаю. Знаю только, что он был популярен в первые века христианской эры и у этого культа есть черты, роднящие его с христианством.
— Какие черты?
— Если я правильно помню, митраизм отличался высокими нравственными устоями. Кроме того, принцип жертвы... Бессмертие через пролитие крови...
— Кровь есть жизнь, — подхватил Хосе. Его голос странным эхом отзывался в этой комнате с низким потолком, и Джин удивленно взглянула на него. По его темному, словно точеному лицу было видно, что он думает о чем-то другом. — Это ведь старая идея, не правда ли? Корнями она уходит в древние времена, в доисторическую эпоху до цивилизации, ведь даже обезьянолюди красили красным кости умерших, чтобы вернуть им цвет жизни... Бр-р! — Хосе улыбнулся, и блеск белоснежных зубов смягчил суровые черты лица. — Что-то я впал в мрачность. Здесь слишком темно. Пойду-ка на солнышко.
— Еще увидимся.
Джин смотрела, как высокая, одетая в черное фигура протискивается в узкую дверь. И подумала, что его архаичное одеяние как нельзя больше подходит к этому месту. Ей казалось, сами стены протестуют против ее короткой юбки и цветастой блузки, против босоножек и распущенных волос.
Пройдя мимо какой-то толстой дамы и ее лысеющего спутника, Джин вышла в коридор, решив осмотреть комнаты по другую сторону внутреннего двора. Если это место и имело какую-то планировку, понять ее Джин была не в состоянии. Комнаты и коридоры следовали друг за другом, образуя настоящий лабиринт. При этом они были совершенно пусты. Гладкие, выложенные плиткой полы покрылись пылью, стены были ободраны до голых кирпичей. Здесь было не просто пусто, не просто отсутствовало все, что свойственно жизни, нет, здесь царила сама Пустота, она воспринималась как некая сила, стремящаяся подавить любого, кто дерзнет проникнуть сюда. Время от времени Джин встречала других посетителей и молча проходила мимо; на всех лицах было одинаковое благоговейно-испуганное выражение, которое она ощущала и на своем лице.
В конце концов, пройдя в узкую дверь, она оказалась в коридоре, по обе стороны которого, словно стены, возвышались горы неубранного камня. Приближающиеся шаги она услышала гораздо раньше, чем узнала того, кто двигался ей навстречу. Потом поняла, что это был Майкл.
— Привет, — сказал Майкл. — Значит, это ты... Еще пара минут, и мне начали бы мерещиться призраки древних римлян. Ничего себе местечко!
— А что в нем такого? Я и раньше бывала в подобных развалинах... в Помпеях, в Акрополе, и еще много где... но единственное, что меня так угнетает, — это катакомбы.
— Мертвое место, — сказал Майкл. Его глаза были сильно расширены, и Джин показалось, что она видит полоску белка даже под радужной оболочкой. — Оно враждебно всему живому.
— Сводит с ума? — шутя спросила Джин.
Майкл не то пожал плечами, не то содрогнулся, она не могла бы сказать с уверенностью.
— Да чепуха все это! — Теперь его голос звучал почти нормально. — Просто хорошо рассчитанный трюк. Свет в меру тусклый, чтобы вы были не очень уверены в том, что видите, пронизывающая сырость... Слышишь?
Они замолчали, и Джин различила звук, который он имел в виду, — отдаленное вибрирующее журчание, оно то стихало, то возникало вновь, словно гул отдаленной толпы.
— Вода! — догадалась Джин.
— Подземный родник или ручей. Чтобы здесь не было наводнения, пришлось прорыть ход и отвести воду в главную сточную трубу. Знаешь, в другой части палаццо, в дальнем его конце, есть комната, там вода сочится прямо сквозь стену и стекает через отверстия в полу. Вода все время льется тонкой струйкой. Но если слишком долго смотреть на нее, журчание становится все громче и громче, и начинаешь думать: а вдруг вода хлынет, прорвав стену, и успеешь ли ты пробежать через все эти коридоры и добраться до лестницы, пока вода не поглотит тебя и не затопит все вокруг...
— Господи, какие у тебя мрачные мысли, — удивилась Джин и, внимательно взглянув на него, с тревогой увидела даже в здешнем мраке, что, несмотря на прохладу, на лбу у него выступила испарина. — Что с тобой, Майкл, ты не болен?
— Голова больна, — ответил Майкл с каким-то странным сдавленным смешком. — По-ученому называется «клаустрофобия» — боязнь замкнутого пространства. Такое изящное название для ощущения, от которого тебя выворачивает наизнанку, а мозги в черепе бьются, словно колокол на колокольне...
Джин потянулась и схватила его за руки, Майкл как раз искал, на что бы опереться. Он откинулся назад, прислонился к стене и, тяжело дыша, закрыл глаза. Джин не знала, что делать, оставалось только крепко сжимать его руки, отчего у нее самой онемели пальцы. Прошло несколько секунд, и Майкл открыл глаза.
— Так-то лучше, — пробормотал он. — Гораздо легче, если не один. Только думаю, пора мне выбираться отсюда.
Коридор был достаточно просторный, чтобы можно было идти рядом. Джин старалась попасть с ним в ногу; она чувствовала, что он призвал на помощь всю свою волю, чтобы погасить панический страх и не броситься опрометью прочь.
— Это у тебя впервые?
— Да нет. Когда-то я два года ходил к психоаналитику.
— Но ведь мы постоянно совершаем эти подземные прогулки! Хотя припоминаю, когда мы бродили по катакомбам в Калликстусе, ты за все время не проронил ни слова; мы еще издевались над тобой. А когда Тед показывал нам еврейские катакомбы, ты тоже повел себя как-то странно... сказал, что у тебя, мол, небывалое похмелье... Почему же ты сразу не сказал нам о своей фобии?
— Звучит уж больно глупо, — ответил Майкл голосом капризного ребенка, и Джин чуть было не рассмеялась, но вовремя спохватилась. Этого никак нельзя было делать. В поведении Майкла была какая-то доля мазохизма, но и в мужестве ему нельзя было отказать.
— Вовсе не глупо, — твердо парировала она. — В той или иной мере этим многие страдают. И я в том числе, но для меня эти страхи только обостряют очарование подобных прогулок. Это все равно что слушать страшные рассказы о привидениях непременно в темноте. Но в тяжелой форме ощущение, наверно, невыносимо. Не думаю, что врач одобрил бы твое поведение. Разве можно так себя мучить?
— Только так и можно вылечиться, надо заставлять себя, — ответил Майкл. Теперь его голос звучал почти нормально; и лишь то, что он до боли вцепился в ее руку, выдавало истинное состояние, в котором он находился. — Ну, вот и пришли. Вот она — лестница, а там и свобода! Хочешь проводить дитятю наверх?
— Нет. Тебе не нужен провожатый, — начала было Джин и вдруг вскрикнула: — Ой! Что это? Боже мой! Это же могила! Прямо в стене!..
Майкл рассмеялся, теперь уже гораздо непринужденней; непосредственность невольно вырвавшегося у нее восклицания оказалась как раз к месту; ничего более тактичного даже специально нельзя было придумать.
— Да, там несколько могил. Иди развлекайся с призраками, увидимся позже.
Он начал подниматься по крутой современной железной лестнице, торопясь и забыв об осторожности, шагал сразу через несколько ступенек, ноги у него были длинные. Когда замерло эхо его шагов, Джин показалось, что вокруг стало очень тихо.
Она повернулась и принялась рассматривать могилы. Высеченные в стене, они напоминали захоронения в катакомбах. Джин понимала, что на нее подействовала нервозность Майкла, и намеренно заставляла себя не спешить, постараться понять, что означают штрихи на стене: просто ли это царапины или почти стершиеся древние надписи. Тем не менее звук приближающихся шагов нисколько не успокоил ее, она испуганно вздрогнула и стала напряженно всматриваться в глубину мрачного коридора, будто надеялась что-то там разглядеть.
Этим «что-то» оказалась Дейна, и Джин мысленно сказала себе, что было бы лучше, если бы вообще не появился никто.
