На Дейну, по-видимому, тоже действовала обстановка. Она обратилась к Джин даже с некоторой приветливостью:
— Слава Богу! Я уже начала чувствовать себя так, будто лежу на спине, скрестив на груди руки. И где Энди выискивает эти веселенькие местечки да еще нас туда затаскивает?
— Странно, что ты так к этому относишься.
— Почему? А тебе не кажется, что здесь жутковато?
— Кажется, — согласилась Джин. — Но я думала, это как раз в твоем духе. Разве ты не привыкла раскапывать умершее прошлое?
— Кое-что делать приходилось, но при обычных раскопках не работаешь под землей. По крайней мере, пока не обнаруживаются захоронения, а это редко бывает... Что с Энди? Я не видела его с тех пор, как спустилась.
— Я тоже.
— Мне скучно до слез и до смерти хочется выпить хоть каплю чего-нибудь, — капризно проговорила Дейна. — Здесь такая тоска! Не знаю, зачем Энди нас сюда приволок. Здесь только одно в какой-то мере заслуживает внимания — лепнина на потолке, в пронаосе[23] храма. Мне она понравилась.
— А я не видела никакой лепнины. Только скамьи и алтарь.
— Алтарь и скамьи не в пронаосе, и в триклинии[24], — покровительственно объяснила Дейна. — Там происходили ритуальные трапезы. Чтобы попасть в пронаос, надо пройти через зал. Ты там не была? Значит, ты не так-то много посмотрела.
— Должно быть, ты внимательнее слушала лекции Энди, чем я.
— А я схитрила. — Хмурое лицо Дейны расплылось в улыбке. — Я взяла и купила путеводитель. Посмотри, в нем планы всех трех уровней на прозрачной бумаге, так что легко точно определить, где каждое помещение находится относительно верхнего и нижнего уровня.
— Ишь ты, здорово! Жаль, у меня не было такого раньше. Я понятия не имела, где брожу.
— Можешь взять мой, — предложила Дейна. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. — Кстати, ты не видела Майлка? Я обещала встретиться с ним здесь, но боюсь, он устал ждать.
— За несколько минут до твоего появления он поднялся наверх.
— Спасибо.
Дейна, грациозно покачивая бедрами, стала подниматься по лестнице. Произнеся слова, которые в прежние дни заменялись в книгах тире и многоточиями, Джин повернулась на каблуках и быстро пошла назад по коридору. Причиной тому было, скорее, уязвленное самолюбие, чем стремление во что бы то ни стало посмотреть лепные украшения, которые нахваливала Дейна. Но, дойдя до конца прохода, она решила, что, пожалуй, стоит взглянуть и на них. Тут Джин сообразила, что Дейна так и не дала ей путеводитель, и выругалась снова, еще более выразительно. «Да ладно, — подумала она. — Я, конечно, найду дорогу, если пойду обратно по тем же коридорам, по каким шла сюда».
Но вышло все по-другому. После нескольких поворотов, когда Джин казалось, что она возвращается прежним путем, она очутилась в комнате, которую прежде не видела. Это было довольно просторное помещение площадью около двадцати квадратных футов. Пол покрывала желтовато-коричневая плитка, аккуратно выложенная «елочкой». В стенах она увидела небольшие заложенные отверстия, которые в прошлом, похоже, служили окнами, но Джин и представить себе не могла, что здесь когда-либо жили люди. Комната выглядела не просто покинутой, казалось, в ней никогда никто и не бывал.
Несколько минут она прислушивалась к какому-то звуку, и он все усиливался. Но Джин не испугалась, судя по всему, это шумела вода, о которой рассказывал Майкл. Пока Джин шла по узкому извилистому проходу, звук становился громче. В конце коридора была единственная дверь. За ней в странном пыльном свете виднелась часть кирпичной стены. Джин вошла, надеясь, что в комнате есть еще один выход.
И резко остановилась. Никакой другой двери не было. Сюда вел только тот ход, которым она пришла. Однако замереть в дверях и во всю силу легких закричать от ужаса заставило ее вовсе не то, что она уперлась в тупик.
Эту комнату, в отличие от других помещений, нельзя было назвать необитаемой. Но Джин сразу поняла: живых здесь нет. Человек, ничком лежавший на полу, в жуткой красной луже, несомненно, был мертв; нельзя, потеряв столько крови, остаться в живых.
Когда распростертое тело все-таки шевельнулось, Джин чуть не закричала снова, но не смогла. После того, первого крика она от ужаса затаила дыхание, и в легких не осталось воздуха, она забыла вдохнуть. Теперь она вообще обо всем забыла. Глаза на мертвенно-сером лице жили, они потускнели, но так требовательно впились в нее, что она уже не думала о собственных чувствах. Джин опустилась на колени на страшный, залитый кровью пол и потянулась, чтобы поддержать приподнявшуюся голову несчастного.
Альберта она узнала еще до того, как разглядела его лицо, узнала по залатанной одежде и по тучному телу. Впоследствии она не могла с уверенностью сказать, узнал ее Альберт или нет. Но он почувствовал чье-то присутствие, и желание сообщить нечто важное было столь велико, что подстегнуло угасающую волю, и он сделал над собой усилие, хотя это и казалось невозможным.
Альберт попытался заговорить. Джин видела, что его рот дернулся, она не отводила глаз от шевелящихся губ, потому что не хотела, не могла посмотреть туда, где зияла страшная рана, не дававшая ему ни говорить, ни даже дышать. Тускнеющие глаза закрылись. Потом, с последней вспышкой воли, он снова открыл их и пошевелил испачканным в крови пальцем.
По прошествии времени, отчаянно стараясь отыскать хоть что-то утешительное в этой сцене, Джин радовалась, что Альберт уже не в состоянии был сообразить, какой ужасной, но вполне доступной заменой чернил он мог воспользоваться, чтобы что-то написать. Его палец не оставлял кровавого следа, он просто соскребал пыль с пола, и, если бы Джин не видела, какие знаки он тщился нацарапать, она никогда бы их не разгадала. Завороженная этим последним усилием умирающего, она, боясь вздохнуть, следила за мучительно медленным движением пальца.
Потом его руку внезапно свела судорога. Голова тяжело упала на руки Джин. Она осторожно опустила ее на пол и расширившимися от ужаса глазами уставилась на свои красные от крови руки и на отвратительные кровавые пятна на коленях и юбке. Джин, шатаясь, поднялась. Где-то вдали, словно музыкальное сопровождение, по-прежнему тихо журчала вода.
Глава 4
1
Джин жестоко ошибалась, думая, будто рассуждает совершенно здраво. Она стала кричать, но не от ужаса, как сама себя убеждала, а просто призывая на помощь. Не могла же она убежать, это означало бы бросить... кого? «Его»... или «это»? Все живое делится на два рода — мужской и женский, а мертвые имеют только один — средний. Джин поразило — не напала ли она случайно на некое философское открытие, а может быть, эти различия только отражают не содержащие никакого смысла особенности языка. У них в английском нельзя выразить род грамматически, а вот во французском, например, род имеют все существительные. И почему у них карандаш мужского рода, а ручка — женского, сказать невозможно.
Дыхания не хватило, и Джин перестала кричать. Наступила тишина, и она услышала шаги. Они быстро приближались, похоже было, что человек почти бежит. Кто-то ее все-таки услышал! У Джин вдруг ослабли колени, и, немного успокоившись, она поняла, насколько была близка к истерике. С протяжным, каким-то ребяческим стоном, в котором слышалось и отчаяние, и облегчение, она кинулась навстречу вошедшему и упала на руки Жаклин Кирби.
— Что... что случилось? — раздался резкий встревоженный голос, и вдруг осекся, Жаклин увидела... На мгновение наступила полная тишина; очевидно, Жаклин не могла подобрать слов, подобающих случаю.
— Ну-ну, — наконец проговорила она, — перестань реветь. Сейчас же перестань, слышишь?
Не дожидаясь ответа, она отстранилась от Джин и принялась рыться в сумке. Ее голос, намеренно резкий и лишенный всяческого сочувствия, немного успокоил Джин, но она была все еще слишком погружена в отчаяние и не понимала, что делает Жаклин, как вдруг в носу у нее защекотало от какого-то экзотического запаха, а в голове словно разгорелся пожар.
— О Господи, больно же! — простонала она, вытирая слезящиеся глаза. — Нюхательная соль! Да вы
